Мое побережье
Шрифт:
Наташа не имела в своей реплике ввиду ничего непристойного — виной сему была я — и потому выглядела самую малость растерянной.
Конечно. Едва мы спустились на первый этаж в доме Старков, она в одночасье схватила меня за предплечье и увлекла в более тихое место, где мое лицо атаковали пристальным вниманием обеспокоенные зеленые глаза.
«Вас не было час!» — я чувствовала себя бестолковой дочерью, которую поучала отчаянно переживавшая мать.
Она спросила, было ли это тем, о чем она подумала. А я отчего-то не смогла сознаться на месте и принялась убеждать ее в обратном: мол,
Ибо брови Наташи взметнулись вверх, а изумление захлестнуло меня такой сильной волной, что внутренности испуганно сжались и предпочли в панике прижаться к близлежащим костям.
— Что?! — одно слово, и столько экспрессии.
Распалялась она долго.
Приходилось постоянно просить ее говорить тише, однако всяческие возражения Наташа пресекла очень ловко, и я благоразумно предпочла подождать, когда она просто-напросто выговорится.
В этом они были немножко схожи с Тони — только словарную диарею Старка я научилась зачастую с видом внимательного слушателя пропускать мимо ушей, зная, что через полчаса он и не вспомнит, о чем столь рьяно распалялся, а вот взбешенная Наташа оказалась для меня неким «открытием».
Буря длилась не долго: утомленно вздохнув, она по-турецки села против меня на кровати и задала свой следующий вопрос неожиданно миролюбивым тоном:
— Так как это было-то? — и вдруг весело прыснула, наблюдая мою замешкавшуюся мину. Как если бы знала, что меня более чем удивит такого рода любопытство, и ныне имела удовольствие наблюдать не совсем верящего своим ушам человека.
Впрочем, так все и происходило.
— Ты серьезно?
— Конечно, серьезно!
Вырвавшаяся на секунду улыбка показалась мне нервной. Да уж. С такой жизнью, воистину, легко свихнуться.
— Ну, я не знаю, — не знаю, как это следует «описывать»; воспоминания о минувшей ночи были слишком яркими, чтобы я не почувствовала, как щекам и ушам становится жарко. — М-м… быстро.
— Он что, скорострел? — а теперь глаза напротив по-настоящему веселились, покуда мое лицо вспыхивало от очередной волны смущения.
— Нет же, господи! Это… просто сложно объяснить, — я нервно теребила край покрывала, не зная, чем занять увлекшиеся срочным поиском любого предмета, кой бы выступил в качестве неживой поддержки, руки. — Все произошло, — акцент на действии, — слишком быстро и сумбурно, наверное.
— Проще говоря, ты ожидала чего-то другого, — резюмировала она, поджимая колено к груди и укладывая на него подбородок. Во взгляде исподлобья не было, как ни странно, ни насмешки, ни осуждения. Только легкая тоска, явно относящаяся к событиям, далеким от нас со Старком.
— Может быть. Хотя я вообще не знала, чего стоит ожидать. Рассказы других — не ориентир, потому как в этом вопросе все сугубо индивидуально.
Наташа сделала глубокий вздох, прежде чем заговорила:
— На самом деле, я в свое время наступала на те же грабли. Я думала, это — что-то особенное, — пухлые губы тронула легкая, печальная полуулыбка, — ждала каких-то непередаваемых эмоций и прочего ванильного дерьма, но мой первый парень был из тех, кто гоняет на мотоцикле в кожаной
— Толстопузый, бородатый байкер? — я прыснула, перебивая ее.
— Нормальным он был! — лицо Наташи расслабилось. — Просто эдакий «плохой парень». Это произошло на заднем дворе клуба и длилось не больше пяти минут, так что, пока я приводила себя в порядок возле мусорного бака, то поняла, что подавляющее большинство мужчин — мудаки. И что я никогда не найду нормальных отношений в кругу тех, кто курит травку и следит за каждой мимо проходящей юбкой.
В комнате повисла неловкая пауза. Я чувствовала, что она периодически поглядывает на меня, однако не имела представления, что говорить или делать.
— Тебе не понравилось? — это прозвучало, как утверждение.
И, быть может, стало тем, в чем я боялась признаться даже самой себе.
«Не понравилось».
Или нет?
Край покрывала беспорядочно мялся меж пальцев. Те же квадраты с цветочками по периметру. Неизменные.
А что творится со мной?
— Я не знаю, — призналась шепотом и поняла, что больше не могу держать себя в руках.
Мне всегда казалось: случилось, значит, случилось. Какая, к черту, разница, почему небо в очередной раз рухнуло мне на голову? Оно рухнуло, следовательно, придется выстоять. А я, кажется, не могла.
Все слишком второпях и сгоряча.
Это было больно? Не в превалирующем положении сравнительно с общей картиной. Но и говорить, что это было восхитительно, трудно.
Это было…
Естественно.
Кажется, да. Как поцелуи или объятия. Как процедура принятия душа или езда на велосипеде. Обыденное действие, занимающее неотъемлемую часть человеческого существования.
Это меня расстраивало? Что в голове не взрывались фейерверки, а под веками не плясала Вселенная?
Что, как бы я это ни отрицала, в глубине души я все равно лелеяла наивные надежды о небезызвестном «особенном»? Эфемерном, необъяснимом, не вписывающемся в рамки изложения и четкой трактовки. Но ведь это целиком и полностью моя проблема, не так ли?
— Я не, — я сдавила пальцами переносицу, слишком некстати вспоминая о том, что с момента прощания с Брюсом я ни разу не плакала. Какое досадное упущение на фоне столь стремительно развившихся событий. Не считая, правда, момента, когда Тони… ох, об этом лучше не вспоминать. — Не знаю, — бездумно повторила, как глупую мантру.
Если бы не сбивавшее с попыток расслабиться напряжение, возможно, все было бы достаточно… нормально. В принципе, все так и было.
«Нормально», — призрак Брюса Беннера перед глазами рассеянно пожимал плечами.
— У него хоть большой? — внезапный вопрос выбивает из колеи и вынуждает непонимающе взглянуть на Наташу.
Ее губы напряжены, как если бы она пыталась скрыть улыбку. И только глаза — эти проклятые лисьи глаза — выдают с головой все ее намерения привести меня в чувства и «оживить» атмосферу.
— Ты… — у меня даже негодующе возразить должным образом не получилось. Уголки губ дернулись в порыве улыбки, а глаза начали слезиться. — Ты могла поинтересоваться о чем угодно, но из всех вопросов выбрала именно этот?