Мое пылающее сердце
Шрифт:
И теперь, потому что я нахожусь в горах... моя жизнь -- это НЕИСТОВАЯ битва.
Писать "чисто", пытаться правдиво говорить о вещах, с силой и искренностью -- это битва. Это битва -- позволить им пройти через себя "чисто" -- выражать "чисто" то, что должно быть выражено.
Товарницки: Тогда как остальной мир бьется с трудностями, Неспра
ведливостью...
Но как раз за это мы и сражаемся!
Мы точно сражаемся ради этого бедного мира. Пытаемся просочить в него НАДЕЖДУ и ИНУЮ ВОЗМОЖНОСТЬ.
Товарницки: А как насчет борьбы
Да, да, да.
Товарницки: Вы понимаете это?
Но борьба совершенно неизбежна, конечно же!
Однако решение не там, где его ищут.
Одна совершенно необходимая вещь -- это бороться. Будь то справа или слева, но важно вложить все свое сердце в это, все, что Вы имеете и всю свою искренность -- на какой бы стороне Вы ни были. Вот что важно. Потому что она заставляет нечто ИНОЕ расти и развиваться в существе.
Вот существенная часть.
Но полагать, что решение заложено в капитализме или в марксизме, маоизме или что оно религиозное или духовное -- верное доказательство тому, что наша старая человеческая глупость все еще пытается упаковать все в ящик. Это не решение.
Решение заключается в том, чтобы идти до дна аквариума, двигаться к настоящему человеческому дыханию -- к тому, чем мы на самом деле являемся.
Провал. Крик. Волшебная история.
В действительности, мы ВЕДОМЫ туда, через те непреклонные бомбардировки всех наций, всего человеческого сознания, всех церквей, всех групп... чувствуется, как если бы все было смешано в общую массу, гуща с пылью, чтобы достичь дна всего этого.
Нам было показано, сколь противоречивы и неэффективны все наши человеческие решения -- что они не ведут никуда.
К примеру, можно взять человека из Индии, который мне очень нравится, его зовут господин Тата, и он сделал очень много, чтобы помочь Ауровилю вырваться из лап тех духовных торговцев. Этот человек возглавлял баснословные индустриальные предприятия Индии, он был первым человеком, который совершал перелеты на длительное расстояние -- он был отважным человеком. И вот в конце всех эти лет борьбы и видимого успеха он вдруг осознал грандиозный провал. Он надеялся, что его индустрия, его открытия и грандиозная организация помогут смягчить бедность Индии -- он сокрушен ее нищетой. И он осознал, что несмотря на всю свою индустрию и вклады он неспособен помочь своим индийским братьям. Он истощен... Он потерпел крах.
И я полагаю, что ВСЕ кончается крахом, чтобы открыть или показать нам единственно возможную дверь.
Можно взять к примеру и Андре Малраукса как западного представителя определенного блестящего успеха. Но Малраукс также потерпел крах -- он закончил падением. Каковы же практические результаты всего его чудесного ментального ловкачества?
Товарницки: Вы встречались с ним?
Я не встречался с ним, но Малраукс -- это тот человек, которого я по-настоящему понимал своим сердцем. Его отвага, его решительности ввести в действие то, что он чувствует -- все это имело значение для меня. Но он никогда не был способен (хотя, по-видимому, он боролся и сражался предостаточно), он никогда не был способен выйти за границы
И мне кажется, что это применимо к каждой кажущейся успешной жизни. Взять хотя бы великого предпринимателя Тату или великого интеллектуала Андре Малраукса, или любого "великого" человека -- я думаю, что даже Эйнштейн в конце своей жизни уперся в стену.
Мы все уперлись в стену. Будь то марксисты, христиане, индусы или китайцы, все мы уперлись в стену. Если Вы родились в Москве, что же, боритесь как москвич. Это совершенно прекрасно.
Но решение не лежит ни в одном из этих мест.
Вот что должны понять человеческие существа. Потому что понять... это звать.
Если бы рыба (возьмем ту же метафору) не начала задыхаться, она никогда не сделала бы необходимого "шага" к мутации -- стать амфибией.
Мир должен задыхаться до определенной степени, и тогда вдруг внезапно раздастся крик -- КРИК.
Тогда все становится возможным.
Тогда этот аквариум, кажущийся столь грандиозным, становится бумажным пакетиком, не имеющим никакой реальности. Он может внезапно взорваться или расплавиться.
Но должен быть КРИК. Должен быть ЗОВ.
Товарницки: И, в заключение, если бы Вы говорили с детьми...
Но это волшебная история!
– - говорила Мать.
По другую сторону от этого грандиозного, ужасного, электронного, неумолимого и биологического аквариума нас ожидает волшебная история!
И можно понять, что это волшебная история, потому что больше нет "законов". Все законы были в нашем РАЗУМЕ.
На другой стороне начинает существовать другой вид просветленности. Это... человечество, непостижимое, действительно, для всех, кроме детей.
Товарницки: Что Вы им скажете?
Детям?
Я не уверен, что следует много говорить ребенку, потому что он будет спонтанно это переживать. Он сольется с волной, потеряет себя с чайкой... Ребенок -- не испорченный -- ЖИВЕТ этим естественно.
(короткое молчание)
Возможно, ребенок -- это тот случай, когда чем меньше говоришь, тем лучше, за исключением сказок и волшебных историй.
А мы все свое время тратим на то, чтобы покрыть эту мощную простоту ребенка всевозможными "Этого нельзя делать", "Это невозможно", "Это устроено иначе". Слой за слоем мы накладываем запреты и невозможности. Тогда это безнадежно. Вот что должно разрушиться -- все наши слои невозможности.
* День Седьмой. ЧТО НЕ ЗА ДВАДЦАТЬ САНТИМОВ? *
Техническая цивилизация: ребенок разрушит ее
Товарницки: Сатпрем, сегодня мир науки и технологии прочно обосно
вался, укрепился в мире, с востока на запад, и с севера на юг. Это
грандиозная сила. Как может...
Сатпрем: О, достаточно песчинки -- попала всего лишь песчинка, и машина заглохла. Абсолютно. Извини, я перебил тебя.
Товарницки: ... Как же духовный опыт может ощутимо потрясти, демон
тировать, трансформировать этот гигантский аппарат?