Моё сердце в твоей груди...
Шрифт:
Шли дни, складываясь в недели. Все попытки забыть прекрасную метиску были тщетны. Монастарио гонял солдат в хвост и гриву, дважды у него случались стычки с Зорро. Но даже такая насыщенная событиями жизнь не могла освободить его от тоски по Оллин. Иной раз, пробудившись ночью от будоражащих сладостных грез, в которых она принадлежала ему, капитан не мог сдержать стонов. Он метался, прикусывая кулак и держа перед мысленным взором нежное личико Оллин, а потом сворачивался на мокрых от семени простынях и проваливался в тяжелый непробудный сон.
В ту ночь он никак не мог уснуть, ворочаясь с боку на бок. Днем раньше он заполнил все документы и отправил налоги с прибывшим отрядом, заботы и тревоги последних дней помогли ему немного
Стук в дверь заставил его открыть глаза. Кто бы это мог быть? Опять Гарсия? Или что-то произошло с отрядом? Плохо соображая, капитан спустился вниз и отпер дверь. Он не успел даже понять, что произошло, но тело отреагировало раньше. Он успел подхватить пошатнувшуюся девушку и прижать к груди. А потом птицей взлетел по лестнице в спальню, уложив бледную, безмолвную Оллин на постель. Она дышала, но взгляд был мутным и каким-то больным, ему пришлось спуститься вниз, запереть дверь, и взять кувшин с чистой водой.
Когда он вернулся, она лежала в той же позе, но повернув голову и прильнув щекой к его подушке. И первое, что он подумал, увидев её, это как она исхудала, бедная. Изящные скулы заострились, щеки запали, и огромные глаза казались ещё больше на этом изможденном лице. Дыхание у него сбилось от волнения, когда она, наконец, взглянула на него осмысленным взглядом.
— Бабушки больше нет… — прошептала она, — мне не к кому было пойти…
Сердце кувыркнулось и заколотилось как бешеное. Словно откуда-то издалека он слышал собственный голос, выражавший сочувствие, а потом понял, что прижимается губами к её лбу. Он как-то нашел в себе силы оторваться от неё, сам не зная, как. А потом было очередное потрясение, когда она позвала его… И спросила, любит ли он.
Энрике Монастарио едва удерживался, чтобы не называть себя идиотом. Каким же на самом деле идиотом и садистом он был, убеждая себя, что не умеет любить! Сердце его едва не разорвалось, когда Оллин, его маленькая девочка оказалась вдруг в его объятиях. Она подставляла свое личико поцелуям и жмурилась, точно котенок под жаркими лучами солнца. Его девочка, его маленький ангел, посланный небесами. Казалось, весь мир наполнился светом и счастьем, таким сильным и глубоким, такой бесконечной радостью, что не было слов. Он мог лишь зацеловывать её хрупкое тело, прижимать к себе так крепко, что дыхание схватывало. Она обнимала и целовала в ответ, гладила его лицо, плача и смеясь, и напряглась лишь раз, когда он заявил свои права на неё. Он старался быть нежным с ней, но сам не мог долго сдерживаться, слишком долго был без неё. Он кончил, даже не успев выйти, и уткнулся в её шею, чувствуя под щекой пышные волосы, а она гладила его плечи и шептала его имя. И лишь когда туман наслаждения немного рассеялся, он осознал, что произошло, и что Оллин с ним, в его объятиях…
Гарсия по привычке шарахнулся при виде капитана, но Монастарио был так счастлив, что готов был обнять весь мир. Пока, правда, только мысленно. Гарсия торопливо и путано доложил о прибывшей почтовой карете и госте в доме де ла Вега, прибывшем вместе с почтовиками.
— Очень знатный и богатый сеньор, — жмурясь и надувая щеки, доложил сержант, — попросил проводить его к дому де ла Вега.
Судя по довольной физиономии, без вознаграждения Гарсия не остался. Монастарио хмыкнул и велел подать лошадь. Интересно, что за гость у де ла Веги? Следовало бы заехать и познакомиться, но прежде съездить в миссию и договориться о венчании. Даже от этой мысли по телу капитана побежали приятные мурашки. Ему ужасно хотелось вернуться и полюбоваться на спящего ангелочка. Он порядком загонял бедняжку за ночь, впрочем, она была совершенно не против.
—
Толстый сержант появился, ведя на поводу чалого жеребца, на котором капитан обычно выезжал в город.
— Возьми повозку и поезжай в миссию, — велел Монастарио, забирая поводья из рук Гарсии, — привези сюда падре Фелиппе. И ещё, узнай, в какой монастырь перевели падре Кабреро.
— Слушаюсь, капитан, — кивнул толстяк и поспешил обратно в конюшню.
Монастарио вскочил в седло и направил коня к дому. Он собирался подняться, полюбоваться на спящее сокровище, а потом съездить на гасиенду де ла Вега. Чалый начал фыркать уже с угла, встряхивая головой и упираясь. Удивленный Энрике спрыгнул со спины коня и поспешил к двери. Она была приоткрыта! А ведь уходя, он запер её!
— Капитан! — не узнать этот томный голос было невозможно. Обернувшись, Монастарио оскалил зубы в приветственной улыбке.
— Дон Диего. Рад встрече, как раз собирался к вам.
— Правда? О, должно быть, сержант доложил вам о приезде сеньора Варгаса. Что ж, думаю. Это приятный повод пригласить вас в гости, — молодой де ла Вега обольстительно улыбнулся.
Отчаянный вскрик донесся сверху и тут же заглох. Не помня себя, Монастарио рванулся к дому.
— Оллин! — завопил он, взбегая по ступенькам в спальню, откуда доносились звуки борьбы.
Распахнул дверь… и мир взорвался болью и тьмой.
========== Часть 3. ==========
Диего де ла Вега видел, как трое мужчин один за другим вышли и скрылись в тени между домов. Первый нес перекинутый через плечо сверток из старого покрывала, второй и третий тащили ещё один сверток, куда больше. Дон Диего, изнеженный и изящный идальго, предпочитал не вмешиваться в склоки, драки и неприятности. Потому он просто отодвинулся в тень, пока троица не исчезла из виду, и только потом поспешил к своей смирной кобылке, что ждала его у магазинчика тканей. Пора было появиться сеньору Зорро, который, не в пример Диего де ла Веге, был весьма деятелен, когда дело касалось всяких темных личностей.
Бернардо был порядком озадачен, но помог хозяину одеться и оседлать Торнадо.
— Надеюсь, я ошибаюсь, Бернардо, — грустно подытожил уже сеньор Зорро, повязывая маску и надевая шляпу. — Но все равно, приглядывай за нашим гостем и не оставляй его без присмотра нигде.
Вскочив в седло, разбойник пришпорил коня и Торнадо помчался через пустошь. Вычислить, куда темные личности увезли капитана и его ночную гостью, было легко. Пыль, поднятая копытами их коней, ещё не успела осесть, и дорога вела Торнадо и его всадника к старой усадьбе Альмадо, что лежала в нескольких милях за скальной грядой. Однако, уже подъезжая, сеньор Зорро услышал смех и голоса, придержал коня и остановился в небольшой выемке в скале. Затем осторожно прокрался через кустарник, поплотнее завернувшись в плащ, чтобы не цепляться за колючки. Он избрал хорошее место для наблюдения: довольно густая поросль кустарника загораживала разбойника от тех, кто сидел вокруг костра в большой каменной ложбине. Четверо. Нет, пятеро! Пятый спускался к ним, покачивая в руке свернутый кнут.
— Ого, а она хорошенькая, — донесся до сеньора Зорро голос одного из бандитов. — Повезло тебе, шеф, и денежки огребешь, и красотку заполучишь.
— Убери от неё руки, мразь!
Разбойник напрягся. Этот резкий нервный голос трудно было не узнать. Капитан Монастарио собственной персоной! Сеньор Зорро потихоньку подвинулся вперед, коротким острым ножом срезав несколько ветвей, мешавших обзору. Увиденное заставило его подобраться.
Девушка — он узнал в ней хрупкую светлоглазую метиску, торговавшую лепешками на рынке, — попыталась сжаться в комок. Она была раздета, руки связаны впереди какими-то тряпками. Лишь собственные густые длинные волосы были её защитой от похотливых взглядов мужчин. Чуть поодаль лежал Монастарио, по его лицу стекала темная струйка крови. Руки капитана были привязаны к двум вбитым между камней колышкам.