Моё-твоё сердце
Шрифт:
Не может быть! Я держу его. Держу планшет с записями врача. Хейзел дёрнулась, и от неожиданности я чуть не выронила его на пол. Что бы она увидела, открыв глаза? Летающую историю болезни? В лучшем случае, поверит, что это просто сон. В худшем – расскажет об этом магическом происшествии всей больнице, и её сочтут сумасшедшей. Но медсестра продолжала себе дремать, так что у меня было несколько минут.
Я аккуратно вытянула планшет из ячейки и заглянула в него.
Имя пациента: Теодора Мария Раморе
Дата рождения: 28 сентября 2006
Возраст: 17
Имя лечащего врача: Анджелика Лэнг. Ну, это я уже знала. Так, адрес, дата поступления, все эти маловажные мелочи. А вот и то, что нужно. Не хотелось бы увидеть что-то вроде «безнадёжный случай», «недолго ей осталось», и моё сердце слегка зачастило. И тут же… кривая на мониторе побежала чуть быстрее. Писк ускорился. Я оторвалась от записей врача, призывая этот бесчувственный кусок железа заткнуться и не выдавать меня медсестре Хейзел. Я сделал два глубоких вдоха. Фух. Сердечный ритм восстановился.
Обалдеть можно! То есть… мы всё ещё связаны с нашими телами. Все те эмоции, что мы с Хейли испытываем в этом измерении, передаются и нашим оболочкам. Страх или волнение, которые колеблют наши сердца, посылают эти колебания мониторам. Вроде бы хорошая новость, правда?
Ладно, пока Хейзел не проснулась, нужно наконец узнать правду. Насколько плачевно моё состояние.
Я заглянула в графу диагнозов и ужаснулась, но постаралась не беспокоить сердце, чтобы снова не запустить сигнал «сос» датчикам. Итак, подсчитаем количество моих травм. Перелом левой ноги – это видно и без истории болезни. Травма грудной клетки, которая повлекла за собой перелом двух рёбер, тампонаду сердца, пневмоторакс.
К концу этого удручающего списка я перестала что-либо замечать. Разборчивый почерк доктора Лэнг подробно расписывал курс лечения, назначенные диагностические процедуры и названия лекарств, которые мне давали, но я не стала читать. Мне стало страшно. Так страшно, что я больше не могла контролировать своё сердце.
Его стук походил на бой барабанов какого-нибудь одичалого африканского племени. Кардиомонитор тут же отозвался и стал пищать в унисон с этим боем. Хейзел подскочила, будто её в пятую точку ужалила пчела, и тут же уставилась на мои показания. Я утратила концентрацию, и пальцы снова перестали ощущать бумагу. Планшет выпал из рук и смачно шлёпнулся о плиточный пол, шуганув и без того напуганную медсестру ещё сильнее.
– О, Господи! – Взвизгнула она, схватившись за своё сердце. Подключи нас обеих к аппаратуре, мы бы исполнили настоящую симфонию напуганных сердец.
Я всегда считала себя человеком отзывчивым. Старалась делать людям добро и, по возможности, отодвигала собственные переживания куда подальше. Но сейчас… Я могла думать только о себе, как последняя эгоистка. Сойдёт ли за оправдание тот факт, что я могу не выкарабкаться? Не пережить это утро? Не выйти из комы?
А что, если я так и не найду пути назад? Тогда моя душа застрянет здесь навечно.
Хейли
– Пожалуйста, мамочка… Прошу тебя, услышь меня.
Я талдычила одно и то же уже… сколько? Несколько минут или часов? Как только Тедди ушла, выскочила из палаты, как из клетки со змеями, я не могла пошевелиться. В голове заварилась такая каша, что её во век
На третьем скачке показателей я кое-как обуздала собственное сердце. Мне удавалось договориться с ним и даже в этой ужасной ситуации я дышала ровно, а оно билось размеренно. Подобные выходки попугали моих родителей так, что они стал шарахаться от малейшего звука. Мама так и не выпила свой ужасный кофе и расплескала его по полу, когда на форточку приземлилась птица и чирикнула. Так резко и громко, что маме уже предвиделась моя кончина. Она решила, будто этот чирик – последний писк монитора перед тем, как прямая сердца уже никогда не стрельнет зигзагом.
Казалось, что всё это – и объятие Тедди, и визит птицы – случилось так давно. А может, и вовсе в другой жизни. Жизнь… Тедди лишила меня её, отобрала всё. Сначала семью, потом любовь, а теперь вот и жизнь. Но как бы я ни злилась на неё, в чём бы ни винила, без неё было так одиноко. Потому что мама уже битый час молчала и смотрела сквозь меня. На тело на кровати. Уж не знаю, кто из нас двоих больше походил на овощ.
Моё тело успели свозить куда-то и вернуть на место. Жутко, что теперь моё место здесь. Я же боялась высунуть нос из палаты и сидела в своём углу, словно прикованная цепями узница. Удивительно, как долго мама могла сидеть без движения. Как будто ей кто-то сказал, что с минуты на минуту я очнусь, и она выжидала ту самую минуту. Но папа так не мог. Он то ходил по палате, то куда-то выходил, то возвращался и печатал что-то в телефоне.
– Мамочка, посмотри на меня. Это я, Хейли. Я здесь… – Нежно приговаривала я.
– Мама, я тут, слышишь? Почему же ты не слышишь меня? – Чуть громче, чуть нетерпимее, чуть напуганнее вопрошала я.
– Да отзовись же ты! Алло! Ты мне нужна! Нужна, слышишь?! – Размахивала я руками перед её лицом.
Но казалось, её лицо спрятано за непроницаемой оболочкой, куда не проникают ни звуки, ни колыхания воздуха, ничего. К пятому такому монологу я выдохлась и опустилась на пол в углу палаты. Поджала колени к груди и зарылась в них лицом. В детстве мне казалось, что, раз я не вижу, значит, я тоже невидима для остальных, поэтому всегда пряталась в таком «домике» и проигрывала в прятки. Столько лет спустя этот супергеройский навык наконец заработал. Правда, я видела всех, но никто не видел меня. Невидимка. Заблудшая душа.
Я тихо плакала в своём углу. Всё, на что я гожусь. Всегда была слабачкой, привыкла, что другие решают проблемы за меня. Мама, папа, даже Дилан… и Тедди. Джейк. Все они брали на себя роли моих нянек и по сей день отлично с этим справлялись. Сейчас же я чувствовала себя брошенной посреди открытого океана, и акулы уже кружили вокруг, а никто из них не мог бросить мне лестницу, чтобы я выбралась по ней на борт какого-нибудь корабля. И руки мои слабели от барахтанья, так что, когда я потону или пойду на корм акулам, – лишь вопрос времени.