Моё-твоё сердце
Шрифт:
И только мама собиралась поджарить что-то яичное, как поняла, что вчера они успели позаботиться обо всём. Кроме продуктов. В холодильнике не оказалось ни яиц, ни молока для кофе, ни хлеба. Она зависла посреди кухни, не зная, что приготовить из несчастных остатков вчерашнего мясного рулета из забегаловки «Буэн Густо» в квартале от дома, как услышала какой-то стук. Словно рой пчёл врезался в стекло. А потом снова.
Мама подняла голову и увидела, что на неё пялятся. В окне напротив маячила Елена Раморе и неловко махала рукой, чтобы новая соседка открыла раму. Мама немного смутилась
– Вы что-то хотели? – Вежливо спросила она, хотя такое вторжение в личное пространство уж точно выходило за всякие рамки. В десять часов утра ещё может быть, но не в половине седьмого!
– Доброе утро. – Смущённо ответила Елена Раморе. – Простите, что я лезу не в своё дело… Но я заметила, что вам нечего приготовить на завтрак.
Мама уже хотела было показать этой вторженке нью-йоркское воспитание и посоветовать, чтобы та не лезла в чужую жизнь, да не подсматривала в окна, но не успела.
– Я хотела предложить вам яиц. – Внезапно сказала соседка, протягивая через окно лоток. – А ещё может вам нужно молоко или сливки? Я вот не могу пить чёрный кофе.
Тонкие руки Елены протянули и молочник заодно. А потом ещё баночку с песочным печеньем, тостовый хлеб, помидоры-черри и даже связку петрушки.
– Наверняка вы забыли про еду со всем этим переездом. – Всё так же немного неловко пожала плечами женщина, пока моя мама приходила в себя от такого участия. – Ну… не буду вам мешать. И обещаю больше не подсматривать в окна.
Елена выпустила смешок и потянулась за ручкой, чтобы прикрыть окно и снова воздвигнуть барьер между ними. Мама была так поражена этим добрым жестом, что забыла поблагодарить за яйца и молоко, а её омлет подгорел. Небывалое зрелище – у моей мамы никогда ничего не подгорало.
Тем же вечером она постучалась в дом к Раморе и вернула всё, что одалживала утром, на этот раз не забыв сказать «спасибо».
– Ну что вы. – Лишь отмахнулась мама Тедди. – Мы ведь теперь соседи. И должны друг друга выручать.
И с тех пор наши мамы сдружились на зависть другим обитателям Ферри-стрит. Они напоминали двух девчонок, что рисуют сердечки в дневничках, обсуждают мальчишек и пекут печеньки по выходным, разве что ночевать друг у друга не оставались. Ну, так, по крайней мере, рисовало моё воображение, когда мама рассказывала о своей дружбе с миссис Раморе.
Они быстро спелись, как две хористки, берущие одни и те же ноты. Все вечера, что отец задерживался в офисе, мама проводила в доме Елены или же вытаскивала её куда-нибудь «в люди». Мама приобщала соседку к культурной жизни мегаполиса, вспоминая истории из Нью-Йорка, а та, в свою очередь, учила жизни в маленьком городке, таскала по местным музеям, обсерваториям и колоритным заведениям.
Их крепкая дружба длилась примерно два года, а потом что-то пошло не так. Мама мало что рассказывала, а я видела, как ей горько вспоминать те времена и не настаивала. Знала только, что в какой-то момент мама Тедди разорвала все связи с Морганами. Не отвечала на звонки, не открывала двери, когда мама приходила
– Когда рождается ребёнок, подруги отходят на второй план. – С грустью говорила она, когда я расспрашивала о ссоре с миссис Раморе. – Я старалась уделять Елене внимание, но, не стану скрывать, что отдалилась от неё, потому что всё свободное время возилась с Диланом.
Мама ещё какое-то время пыталась наладить отношения с соседкой, но та даже смотреть в сторону моих родителей не могла. И дружба рассыпалась, как мука из пакета.
А потом родилась я почти в одно и то же время с Тедди. И нашу дружбу уже ничто не смогло разрушить.
Ну, почти ничто… Так я думала, пока не узнала правду.
Тедди
В первый раз я увидела Хейли по-настоящему в окне её спальни, когда делала домашку по математике. Мама, как обычно, бросила меня на произвол со всеми этими вычитаниями слонов и мартышек, а сама снова убежала на работу в «Патио Пицца». Обычно она отпрашивалась на полчаса, чтобы забрать меня с уроков, накормить полусъедобным обедом и оставить за старшую в пустом доме, где больше никого не было.
Знаю, не очень-то ответственно, но у неё просто не было выбора. Няня стоила бешеных денег, а официантки тогда из бешеного зарабатывали разве что стресс. Не срывали куш, чтобы расплачиваться за приличную школу, оплачивать счета, одежду и еду, да ещё и позволять какой-то незнакомке вклиниваться в моё воспитание.
Мне же нравилось ощущать себя взрослой. Быть взрослой – у меня в крови. Как и любовь к сладкому. К тому же, я была примерным ребёнком. А если и нарушала правила, то только те, в которых говорилось «не таскать печенье из банки» и «не трогать шоколадки до ужина». Когда мама возвращалась с работы, она находила меня в целости и сохранности, чего нельзя было сказать обо всех тех сладостях, что попадались мне на глаза.
Математика никогда не давалась мне легко – я корпела над тетрадкой, выводя цифры, но душа просилась на свободу. Все эти палочки знаков «минус» и «равно» напоминали стальные прутья клетки, что зажали меня со всех сторон. Зато в литературе и других гуманитарных науках мне не было равных. Что ещё делать ребёнку, предоставленному самому себе почти двадцать четыре часа в сутки? Произведения из школьной программы я прочитывала за две недели до уроков – мисс Джульярд восхищалась моими успехами и одной только мне выдавала список книжек, что мы только будем проходить.
Моя домашняя библиотека не была особенно богата – так, полочка над рабочим столом с историями о русалках, королевских династиях и прекрасных принцах. Они спасали меня от тоски и одиночества, от жизни там, за окном, куда мама не пускала меня в одиночку. Каждую из книг я знала почти наизусть, но у нас не было денег, чтобы постоянно покупать мне новые. Зато маме не приходилось выдумывать, что дарить мне на день рождения. Я всегда получала в подарок книгу, и была счастлива, словно под упаковкой прятался единорог.