Мое время
Шрифт:
(чего они хотят? я действительно не знакома)
не знаю сына Якира, никогда не знала, ....., не встречалась..., не видела в лицо, не видела издали.., на фотографии не узнаю... и так далее сына Якира",
так "мы" записали в протокол
(правда, я слышала, что их с Красиным уже год назад закатали, Красина-то я прекрасно знала)
и подпись свидетеля.
У меня стыдно трясутся руки. Все что ли?
Тут мягко вкрался второй (ну да, у них так), не назвавшийся, элегантно-улыбчивый:
– Позвольте
(а мне бы заорать: возражаю! но я якобы не боюсь...)
– Без протокола, по душам, как говорится, всего несколько вопросов, любопытствую. Вот не знаете ли кого?..
И дальше список невнятных фамилий, в котором прямо кричит - .., Г.С.Подъяпольский
(геофизик, диссидент, член комитета А.Д.Сахарова, один их моих старших друзей, часто видимся в Москве, бывала на их "средах", замечала даже слежку, или показалось? перлюстрируют нашу переписку?..)
Беру наугад несколько имен:
– Встречала в научной литературе.
– Может быть, ближе встречались?..
(выследили?)
– Не было случая.
(вроде кокетничаю в тон)
– А вот не припомните ли?:
...., ....., ....., Амальрик, ....., ....., .....,
(этим летом он больной застрял на Н-ской пересылке, меня просили через общих знакомых приютить его жену, но она почему-то не приехала)
– Нет, вы знаете, не припоминается.
– Фамилии все странные какие-то, вот Амальрик, например, мужчина или женщина?
– У меня с фамилиями плохо, я и сама - мужчина? женщина?
(письма читали? подслушивали?, - мы ведь, дураки, и в гостиницах трепались не таясь)
– Вы много ездите, в Москве часты, там у вас подружка, кажется. Полина Георгиевна, очаровательная женщина, правда знакомые у нее довольно странно подобрались, амнистированные...
– Реабилитированные.
– Конечно, конечно, бывают ошибки, вы ведь читали Солженицына?
– Как же, Ивана Денисыча.
– И другой самиздат? Хроники?... Не видели?.. Ну я вам покажу, не попадались?..
– ..... ?
– .....
(я прослеживаю, что все имена подмонтированы вовсе "не зря",- как же я не знакома с Полиной Георгиевной? или с Цезарем Петровичем профессором-психиатром, который меня еще вчера провожал? я у него когда-то пробовала ЛСД)
– Он экспериментирует на людях? Нам жаловались.
– Да что вы? Вы же говорите, что хорошо его знаете, а верите наговорам...
И еще я с ужасом замечаю, что дала себя разговорить. Валять ваньку опасно тоже. Ласковые страшнее.
И вдруг:
– Извините, мне нужно на пару минут...
Бугай сменяет. А за окном уже сумерки. Я с утра тут у них.
– Позвольте мне позвонить домой?
– Достаточно вам позволили?
– заорал вдруг Бугай, - В игрушки позвали тебя играть? Запираешься! Вот посажу сейчас в каталажку!....!!!
Ему явно не о чем
И заново этот второй - любезный:
– Да-да, сейчас позвоните, еще одну минуточку.
И сделав паузу с особенным выражением, начал:
– А не могли бы вы?...
Вот оно! В стукачи!
– Нет!
– взвизгиваю я, теряя контроль, потому что приторные его интонации разъедают, и взяв себя в руки:
– Нет. Я усталая и больная женщина, и болтлива, как вы видите, и в игры такие я не играю. И чего вы тут развели, ведь как будто мы все выяснили насчет сына Якира.
– ... Надеюсь, вы понимаете, все останется между нами...
– Но ведь нам и скрывать нечего, не правда ли? Я действительно не знакома с Якиром.
– Приятно было побеседовать, только я так и не понял, - то ли вы простодушны, то ли очень умны...
– Вы льстите моей женской загадочности.
Уфф!
Пересказала я потом всем и каждому, до последней подробности, взвешивая и проверяя, не допустила ли чего, ну и на случай, если их тоже вызовут.
А для себя вот какие выводы сделала.
С ними нельзя разговаривать.
Никаких игр.
Ладно, со мной обошлись, но похоже, не больно хотели.
А чего они все-таки хотели?
Прощупать?
Мне подставили все места, где я могла бы соскользнуть.
Но противостоять можно.
Если внутри себя твердо сказать:
Нет!
– всем отношениям с ними.
Ничего не знать. Все забыть. Забыть все имена.
И по прошествии лет я поняла, - нужно сказать Нет!
самому себе, без надежд, без иллюзий спасения,
один - против них
и тогда устоишь,
ведь сказано:
"Каждому человеку дано ровно столько испытаний,
сколько он может выдержать"
(Житие Евфросиньи Керсновской).
40. Дожди, дожди...
... Григорий Подъяпольский. Физик, геофизик, диссидент, старший мой друг. Конечно, я его знала, не зря гебисты спрашивали.
... Мы едва успели добежать до дерева, - такой вдруг ливень грянул, и прижаться к стволу. Рыжий ствол, смоляной, крона где-то там высоко под небом, негусто накинута на кривые сучья...
У него струи бегут по лицу, желтые волосы закинуты со лба назад, нос прямой, заострился, когда он смотрит вверх на куцую нашу защиту.
Мне неловко стоять так близко...
Еще часу не прошло, как мы знакомы.
Он заглянул к нам в лабораторию, прошел прямо ко мне и вручил "верительную грамоту" - записку от Игоря Галкина (- геофизика, моего давнего друга, начинающего диссидента, на него, верно, тоже заведено досье...). Записка рекомендовала мне: Подъяпольский Гриша. Впрочем, это скорее меня представляли. Гриша уже тогда был известен в научных кругах как крупный теоретик. "Почти доктор", - принято было про него говорить, "только не считает нужным защищаться".