Моё Золотое руно
Шрифт:
— Слезай, — начал первый.
— Есть разговор, — закончил второй.
Судя по выражению их лиц, им больше хотелось поговорить на языке жестов. Ладно. Что на пьянку, что на драку меня дважды приглашать не приходилось.
Я отложил в сторону молоток и спрыгнул с крыши:
— Ну?
Яшка ткнул меня в грудь кулаком с зажатыми в нем ключами:
— На. Твой баркас стоит на рыбацком причале. Мотор там же. Сам поставишь
— Спасибо, — я разглядывал два ключа, оба от навесных замков.
— Нам твоего спасибо не надо. Сыты по горло.
Я насторожился: а это было уже что-то новенькое. Вчера я довел в хлам пьяных братьев до их лодки, уложил и даже заботливо прикрыл парусиной. Не было смысла напоминать им, что мы расстались лучшими друзьями.
Что могло измениться за те несколько часов, что мы не виделись? Я из подо лба смотрел на них и молчал. Честно говоря, очень хотелось слегка пожать горло и одному и другому.
— И держись подальше от нашей сестры, — в меня с силой ткнули твердым, как деревяшка, пальцем.
Вот, значит, как? Медея Ангелисса не желает видеть меня в Ламосе? Ну, тогда у меня будет к ней пара вопросов. Если она считает, что этот город слишком мал для нас двоих, пусть объяснится.
Я не мог не признать — винный погребок Ангелисов действительно был высококлассным местом. Старые бочонки вместо столиков, обшитые корабельными досками стены, ялик, переделанный в барную стойку — вся эта мишура для туристов меня не цепляла. Но запах соли и водорослей, вишневого табака и мокрых сетей заставил на секунду зажмуриться и втянуть в себя прохладный воздух полной грудью.
То, что вино здесь будет отличным, я даже не сомневался. Я оглядел битком набитый туристами зал. Мимо меня слегка покачиваясь проплыла уже хорошо упившаяся парочка, и я поспешил занять освободившуюся бочку.
Итак, что здесь пьют? На большинстве столиков стояли кувшины, стеклянные, глиняные, фаянсовые, одним словом «старинные», те что еще хранили бабушки в деревнях и на хуторах. В таких подавали так называемое «домашнее» вино.
В Фанагории и Анатолии трактирщики давно утратили совесть и вовсю торговали заводским вином из бумажных пакетов. Но здесь, я не сомневался, подавали настоящий Шардоне. Относительно дешевым это вино было лишь потому, что созревало в больших старых бочках, бедных танином. У многих на столах стояли тарелки с козьим сыром или орехами. Помнится, Анастас Ангелис презрительно называл такую закуску «бисквитами для пьяниц».
Как обычно, в общем гуле голосов слышалось блеющее меканье «знатоков»:
— Это вино еще не успело опомниться…
— Строптивое винишко, но ничего — обыграется…
К соседнему столу бережно, как младенца, поднесли в корзинке покрытую пылью бутылку. Зал притих, наблюдая, как официант ловким движением карманника извлек из нее пробку, как, держа бутылку напротив зажженной свечи, перелил вино в декантер.
Поджарый и загорелый мужчина без возраста сделал первый глоток, милостиво кивнул и с ленивым
Мой кошелек позволял мне выбрать «золотую середину» — что-то не дешевое, но и не слишком дорогое. Официант мгновенно отреагировал на мои поднятые вверх два пальца:
— Уже определились с заказом?
Я даже не пытался заглядывать в винную карту.
— Что у вас есть из нового?
Десять лет назад я был отлично осведомлен о содержимом бочек Анастаса Ангелиса, когда его поочередно воровали для нас то Яшка с Гришкой, то Медея. Но времена изменились.
— Рекомендую попробовать «Золотое руно». Изысканный купаж… золотая медаль на выставке… отличные отзывы…
— Неси.
Вино действительно оказалось отличным. Даже странно было найти такое в маленьком городе, ведь сам Ламос по сути был ничем иным, как пригородом Херсонеса.
Я успел выдуть половину бутылки, когда услышал знакомый голос над головой:
— Что ты здесь делаешь?
Надо мной стояла Медея в элегантном льняном костюме. Ну, конечно, хозяйка заведения обходила гостей, интересуясь, довольны ли они обслуживанием.
— Пью вино. — Я поднял бокал. — Кстати, отличный букет. Поздравляю. — На секунду ее взгляд смягчился, но тут же снова блеснул сталью. — У меня даже есть некоторые соображения, почему его назвали «Золотым руном».
Так я назвал свой баркас, так я называл ее волосы, которые сейчас были собраны в строгий узел на затылке. В прошедшие годы бывали дни, когда я забывал ее лицо, но золотые волнистые пряди помнил всегда. Они стали моим наваждением.
— Допивай и проваливай.
Моя челюсть затвердела сама собой. Я уже и забыл, когда со мной говорили подобным тоном. Да, девочка, которая осталась в моей памяти неуклюжим подростком в выцветшей майке и с разбитыми коленками, превратилась в очень красивую и элегантную женщину. Но это не значило, что она стала хозяйкой города, в котором я родился и вырос.
Только чтобы досадить ей, я ответил:
— Допью и уйду. И, конечно, заплачу по счету. Хотя когда-то вино Ангелисов доставалось мне бесплатно.
Мой взгляд, скользнувший от ее губ вниз к шее и ключицам напомнил, что на закуску у нас тогда не было ничего, кроме поцелуев. Вот только стоящая сейчас передо мной женщина ничем не напоминала девушку, которую я целовал восемь лет назад.
И о которой ничего теперь не знал.
Ни ее фейсбук, ни инстраграм, ни сайт «Дома Ангелисов» не давали информации о ее личной жизни. Успехи в учебе, успехи в работе, дружная семья, фотографии со звездами винного бизнеса и всякими другими знаменитостями — вот все, что сообщала о себе внешнему миру Медея Ангелисса.