Могила для 500000 солдат
Шрифт:
Мальчики напяливают черные и розовые кружевные лифчики, расхаживают на цыпочках, покачивая бедрами, оттопырив зады, пристраиваются спиной друг к другу, трутся и толкаются ягодицами; девушки кидаются на кровати, крича, как кошки в течке, раздирают простыни, жуют лохмотья и засовывают мокрые от слюны тряпки между ляжек.
Девушки расхватывают платья мадам Лулу, срывают с себя рабочие купальники, напяливают платья, вертятся в ванной перед зеркалами, обливают себя духами, красятся; мальчики достают одежду любовников мадам Лулу, надевают ее, смотрятся в зеркала из-за спин девушек, обнимая их бедра. Самые маленькие волочат штанины брюк и полы пиджаков по земле. Все ходят по своим еще сырым рабочим купальникам, топча их ногами; в спешке девушки ранят себя заколками для волос и брошами мадам Лулу, мальчики — заколками для галстуков ее любовников; остальные поднимаются из погребов, окровавленные
Нижний город заволокло дымом; солдаты просыпаются после сиесты; офицеры и чиновники отдыхают, читают, предаются любовным утехам в верхнем городе, склоняются над кроватями своих спящих детей.
Кмент добрался до вершины горы; он рассказывает о событиях в городе Беже, укрывшему плечи пледом, показывает пальцем на клубы дыма. Прачечная обрушивается, искры, угли, пепел разлетаются во все стороны, обжигая детей, подошедших слишком близко к пожарищу, зачарованных зрелищем, забывших о голоде; толпа возвращается в бордель; группа мужчин и женщин схватила мальчика и девушку, им затыкают кляпами их рты и уводят к границе нижнего города, на четвертый этаж недостроенного здания; остальная толпа рассеивается; вербовщики сводни, предупрежденные беглецами, покидают свои посты наблюдения и пленения и бегут к борделю, где мальчики и девушки играют в шлюх и клиентов; вербовщики окружают бордель, раскрывают окна и прыгают в общий зал; они захватывают вяло сопротивляющихся мальчиков и девушек, приковывают их к колоннам, тушат костры, угрожая ножами и пистолетами, заставляют двух мальчиков вынести пепел и трупы.
Головы мальчиков качаются, глаза закрыты, мальчики сметают пепел, сгоняют его через заднюю комнату к выходу в сад; поднятый метлами и сквозняком пепел опускается на их головы, липнет к их коленям, смоченным вином и спермой, окрашивает в черный цвет их груди, омытые остывшим потом; пепел и сгоревшую мебель выбрасывают на кучу мусора, куда обычно бросают тела юных шлюх, зверски лишенных невинности.
Вербовщики понемногу освобождают женщин, приказывают им раздеться; женщины складывают украденные платья и поднимаются в комнаты:
— Положите на место все, что вы взяли, все приведите в порядок, вымойте стены и кафель, разгладьте простыни, разденьтесь, мальчики пойдут искать клиентов; мадам Лулу была скверная женщина, с нами вы будете счастливы.
Девушки поднимаются в комнаты, вербовщики освобождают мальчиков, выгоняют их на улицу, сами, с револьверами на бедрах, садятся у двери; мальчики, отяжелевшие от вина, бродят по улице, засунув ладони под плавки, к их голым ногам липнет пыль; на улице появляется рабочий, затем три молодых человека; мальчики замечают их; тот, у которого под мышкой спрятан нож, направляется к рабочему, кровь сводни на его руках и под ногтями просохла на солнце.
Рабочий видит мальчика, он проводит языком по губам, мальчик подходит, просовывает ладонь в сумку рабочего, вынимает бутылку, пьет, рабочий бьет мальчика по голове, вино пузырится на губах мальчика, рабочий отнимает бутылку, мальчик вытирает ладони о бедра, плавки скользят
Рабочий поднимает глаза: в окне комнаты мадам Лулу девушка задрала платье до груди, прижавшись животом и приоткрытым влагалищем к стеклу; рабочий поворачивает, три молодых человека следуют за ним; мальчик пристает к ним, пьет из их бутылок; члены мужчин встают под джинсами, мальчик тащит их за ремни к дверям борделя, вербовщики прячутся в задней комнате; один из мальчиков лезет на стену сада, вербовщики видят его, подбегают, хватают мальчика за ступню, потом за ногу, сваливают его на пустырь, волокут за ногу к домику для инструментов, открывают люк, двое вербовщиков спускаются вместе с мальчиком, остальные возвращаются в заднюю комнату, мужчины повалили девушек на ступени лестницы, пары копошатся у деревянных перил, как тараканы, перепачканные намокшим пеплом; мальчик бегает от одной к другой, возбуждает их пинками, щекочет щетиной швабры; двое вербовщиков вталкивают мальчика в тайное подземелье, они уже в застенке, мальчик дрожит, кричит, кидается на стены, заламывает руки; его широко раскрытые глаза бегают, блестя во мраке, под его ногами хлюпает кровь зарезанных мужчин, вербовщики подходят к нему, мальчик бросается в угол, вербовщики достают ножи, мальчик шарит по стене, встает на четвереньки, ползет, натыкается головой на бедро зарезанного мужчины, забирается под кучу окровавленных трупов, вербовщики расшвыривают трупы ногами, мальчик протискивается у них между ног, встает, снова бежит, забивается, скорчившись, в угол; вербовщики выходят, закрывают карцер на ключ, кричат из-за двери: — Не бойся, мы не будем тебя убивать. Мальчик присаживается под отдушиной, скрестив ступни на земляном полу, опускает голову на колени.
…Моя мать бьет меня, проныра унюхала деньги, спрятанные у меня в трусах, она хочет отобрать их, я вынимаю мой ножик, бью ее за ухо, она слабо вскрикивает и оседает на пол, прижавшись ко мне. Блядь.
Мы грязны, солдаты хватают Элё, погружают его в корыто, мать завалена навозом, собаки и кошки пожирают крыс на ее носу, между ее ляжек, Драга бьет кулаком по спине сводни, Кмент работает днем, Элё прыгает на руки солдат; сводня гладит капитана по ляжке, в свете ламп блестят заколки для волос, Драга счастлив, его горло трепещет, он подзывает меня глазами, губами, я опираюсь на перила лестницы: «Мадам Луду хочет отдать тебя на вечер капитану. Уходи, я тебя подменю. Это зверь!»
…Я поднимаюсь по лестнице, на площадке пальмовые ветви гладят мои голые ноги; весной крысы, собаки и грифы раскидали навоз, я увидел труп моей матери, проныра размякла после оттепели; она хорошо сохранилась в навозе, сгнили только губы и влагалище; водянистые глаза вылезли из орбит, солдаты швыряют в труп камни, мухи жужжат, ночью они слетаются к нашим окнам, садятся на наши губы.
Я люблю Йемену. Когда ее голова подпрыгивает на ступеньке уборной, когда на ее растрепанные волосы липнет дерьмо, когда склонившийся над ней мужчина вливает ей в рот вино, она прекрасна.
Рано утром я спускаюсь искать ее, девушки и мальчики, мертвецки пьяные, спят на кафеле зала, в коридорах, в задней комнате, в раскрытых кабинках туалета; дверцы хлопают под утренним бризом; пьяные, политые вином и спермой, с открытыми ртами, они лежат на спине, на животе, скорчившись на боку, в той позе, в которой оставил их последний ночной клиент; я ищу мою нежную Йемену; я нашел ее, я беру ее на руки, она попрежнему прекрасна, ее волосы прилипли ко лбу, черный пушок на ее лобке слипся от пота, она сопит у моей груди, я целую ее щеки, вытираю ее губы, уношу ее в комнату мальчиков и укладываю на тюфяк рядом со мной.
…Другие мальчики спят, сопят в лунном свете, на веревке, протянутой от стены к стене, дрожат плавки; Драга во сне прижимает к себе Элё, все мальчики лежат голые на дырявых тюфяках; мальчик, спящий у самого окна, спрятал ладони между ног, солома и конский волос лезут из прорех, смешиваются с черными волосками на лобке; чайки скользят из ночи на свет, влетают в открытые окна, ветер от их крыльев раздувает волосы и пучки конской щетины; голова у всех мальчиков обрита, волосы остались только у меня, мужчины омывают их своей спермой.
Йемена вздыхает, грязь на ее трепещущем теле блестит в лунных лучах.
Драга стонет, его ладонь гладит живот Элё, он открывает глаза, закрывает их, открывает снова, приподнимается на локте, его бедро разворачивается в лунном свете, член скатывается в тень по ляжке, его губа вокруг серебряного кольца кровоточит:
— Он сделал тебе больно? Я прятался в зарослях тамариска.
— Он держал меня два часа, искусал мне губы, везде, сволочь!
Я опускаю глаза и вижу кровь на его члене.