Могила на взморье
Шрифт:
— Отойди в сторону,— приказала Жаклин Джереми, и он послушался.
Она боязливо протянула руку к коробке.
— Что... что ты сделал с Шанель? — спросила она дрожащим голосом. Дотронувшись до картона, она ощутила легкие толчки, отдававшиеся болью в душе. — О, боже, мой маленький любимец, что этот изверг сотворил с тобой?
Жаклин прижалась мокрой от слез щекой к коробке, обхватив ее обеими руками. Она была готова к худшему, когда взялась за крышку, наклонилась над импровизированной тюрьмой и открыла ее. Когда оттуда выскочило что-то белое, Жаклин потеряла равновесие и упала. Раздался резкий крик, смешавшийся с ее
Джереми громко рассмеялся.
— Чайка. Ха-ха. И кетчуп. Ха-ха-ха. С твоей шавкой все в порядке. Ха-ха-ха. Ха-ха-ха.
Чайка! Все еще кричащая Жаклин, попыталась встать, но поскользнулась на мраморной плитке и ударила локоть. Когда она лежала на спине, птица пролетела прямо над ней.
Она ощущала ее запах. Чувствовала поток воздуха. Жаклин затаила дыхание, не отваживаясь открыть глаза.
Она проползла на четвереньках несколько метров, натолкнулась на дверь, и, держась за нее, встала, наконец, на ноги. Лишь захлопнув за собой дверь, она глубоко вздохнула и открыла глаза.
Смех Джереми преследовал ее до самого коридора.
Жаклин ненавидела чаек! Она ничего так не боялась, как этих подлых хищников, воздушных гиен, которые группами нападали на беззащитных маленьких зверей и рассекали клювами птенцов других птиц. Эти каркающие, питающиеся падалью птицы, регулярно являлись ей в кошмарах.
Несколько секунд Жаклин думала, что отошла от шока.
Но вдруг чайка ударилась о дверь с другой стороны. Жаклин отпрянула назад, побежала в кухню и закрыла за собой дверь. В круглом как тарелка зеркале на стене, на нее смотрело бледное лицо с мокрыми от пота прядями волос.
— Успокойся,— прошептала она себе. Но дело было не только в чайке и связанным с ней испугом, но и с этим ужасным мальчишкой, этим чудовищем, в глазах которого читались ненависть и жестокость...
Дрожащими руками Жаклин достала из шкафа жестяную банку с зеленым Цуонг-Тсенг-чаем, открыла и заглянула внутрь. При попытке положить небольшое количество чая в ситечко, ложка в ее руках дрожала как сейсмограф, в результате чего половина высушенных листочков упали на пол. Жаклин раздраженно отбросила все в сторону.
Жаклин в отчаянии пыталась собраться с мыслями, но ощущала себя так, словно ее уносит огромной волной, в то время как она беспомощно пытается нащупать дно. Но вдруг, во всем этом хаосе, она действительно нащупала опору.
— Пьер,— пробормотала она. — Мне нужно к нему.
Не прошло и десяти секунд, как Жаклин покинула кухню через задний вход.
Во второй раз за последние два дня к Пьеру приходил кто-то из старой компании, у кого шалили нервы. С Харри и его жестокими фантазиями он сталкивался часто, Жаклин напротив была очень редким гостем. Она предпочитала врачей, которые предпочитали пациентов, лечащихся частным образом, врачи с частными врачебными кабинетами, похожими на номера-люкс в отелях, с паркетом, мягкими коврами, с фанерными деревянными панелями и фонтанами. Именами этих врачей она разбрасывалась повсюду, как священник именами святых. Малейший насморк она лечила лекарствами за несколько сотен евро, в то время как спрей для носа и упаковка носовых платков имели бы такой же эффект.
Когда в тот день у Пьера раздался звонок в дверь, и на пороге стояла совершенно расстроенная Жаклин, он сначала подумал, что дело в ее аллергии на орехи. Однако симптомы
— Что случилось? — спросил он.
— Это все этот противный мальчишка,— вырвалось у Жаклин. — Когда-нибудь он сведет меня с ума. В буквальном смысле слова.
— Ах, вот оно что.
Пьер выдохнул. Значит ничего серьезного, не экстренный случай.
Нервная система Жаклин после ее возвращения из США была тонкой как шелк. Ее могло вывести из себя буквально все, начиная от грязи на петрушке и заканчивая птичьим пометом на ветровом стекле. Стоило ей услышать о том, что повысился процент безработных, как она сразу начинала переживать за защищенность своего дома от кражи со взломом. Если где-нибудь в Билефельде обнаруживали легионеллез в водопроводной воде, она на целый час открывала все краны, сливая горячую воду. Пойманная в клетку своих же страхов, Жаклин совсем разучилась наслаждаться жизнью. Увидев красивую радугу, она боялась промокнуть.
— Что это значит? — напала она на него. — Меня систематически терроризируют, а все, что ты можешь сказать, это «Ах, вот оно что».
— Мальчику тринадцать лет и ему не нравится мачеха. Вполне нормально, что зная твои слабые места, он пытается вывести тебя из равновесия. Ты сама можешь решать, как реагировать на его провокации.
С каждым словом Жаклин все больше повышала голос.
— Я что выгляжу так, будто хочу подискутировать с тобой о воспитании детей?
Пьер чувствовал, что она готова была расплакаться. Жаклин просто не была загружена работой. С ее безрассудной любовью к собаке, курсами от аэробики до ухода за декоративными растениями и всеми этими ощущениями, что ей угрожает опасность, она производила на него впечатление богатой, разведенной, одинокой женщины.
— Хорошо, входи.
Он пошел вперед в гостиную.
— Сейчас немного рановато, но я дам тебе брэнди.
— Если бы я хотела выпить алкоголя, я вы воспользовалась баром Майка, у него там больше промилле, чем у тебя пациентов.
Пьер знал о привычке Майка выпить и вынужден был согласиться с Жаклин.
— Ну, хорошо, тогда успокоительное.
Жаклин схватилась обеими руками за волосы.
— Мне нужно что-нибудь покрепче,— взмолилась она.
Он посмотрел в ее сверкающие безумием глаза, которые подходили такому человеку как Жаклин примерно так же как боксерский нос члену дворянского сословия.
— Может чашечку какао? — провоцирующе спросил он.
— Не прикидывайся дураком, больше чем ты есть. Не надо меня обманывать, я знаю, что у тебя дома есть небольшой запас опиума.
— Да, для Эдит. Если ей срочно понадобится.
— Ну вот, а теперь мне срочно понадобилось,— крикнула она и начала ходить кругами.
— Кстати, Лея переодевается наверху. Мы собираемся на кладбище.
Пьер знал, что присутствие Леи успокоит его взволнованную посетительницу. Странно, сколько усилий прикладывали некоторые люди, чтобы сохранить лицо. Жаклин работала над своим фасадом дольше и труднее, чем строители пирамиды Хеопса, а то, что она показывала ему свое истинное лицо, было связано исключительно с профессией Пьера. Так уж повелось, что все грехи и слабости мира рано или поздно оказывались либо в исповедальне, либо в суде или у врача.