Могущество и честь
Шрифт:
Арьергардные пехотные подразделения постепенно занимали своё место. Всё войско сейчас напоминало тетиву, растянутую меж рогов лука. В любой момент его можно было отпустить, и его мощи хватило бы на то, чтоб сокрушить врага и чтоб рассечь до мяса руку, попытавшуюся было остановить её. Это был момент наибольшего напряжения всех связок и клеток тела, всего внимания, всех органов чувств. Потому-то каждый из нас заметил коня, несущегося по узкому коридору меж отрядами центра и левого фланга.
Государь сделал знак ждать, и сигнальщики изменили положение рук. Можно было ненадолго расслабить изнемогшие мышцы рук, чуть перевести дыхание. Попялиться на странного «гостя».
Сейчас ящер, нёсший правителя, уже находился почти рядом с нашим пластуном. И потому срывающийся от усталости и волнения голос вестового мы тоже услышали. Он говорил громко.
— Жители столиц приветствуют своего императора, заверяют повелителя в своей неизменной ему преданности и покорно просят принять под свою руку защиту трёх престольных городов.
Его величество повёл взглядом в нашу сторону. Лицо государя казалось таким же застывшим, как и у Аштии — ни намёка на эмоции. Но и без того понятно, что бы он сказал, если б вокруг не было посторонних. Опуская руку на пояс, потому что так было удобнее, я со стыдом подумал о своём вопросе про целесообразность парада в сложившихся обстоятельствах. Подумал и об Аканше. Как подойду к нему потом, едва только возникнет возможность, и скажу: «Ты просто молодец, дружище! Ты всё правильно понял, а вот я — нет». Или: «Знаешь, Аканш, если бы не ты…» Или что-нибудь ещё. Главное, чтоб друг понял — я знаю о его правоте и признаю, сколь многим он помогает мне и способствует моему возвышению.
И это не вызывает у меня ни малейших негативных чувств.
Это будет ему приятно.
Столица встречала своего императора так, что даже не сомневавшийся в преданности горожан человек засомневался бы наверняка. Уж больно яро обыватели демонстрировали свою радость. В этом ликовании было столько же страха, сколько и напряжённого ожидания. Тысячи глаз вглядывались в бесстрастное лицо государя, как только статус позволял им поднять головы, искали в нём хотя б намёк на собственное будущее. Ни намёка. Я же, шествовавший в обществе старших штабных офицеров, почти не сомневался в мягкости приговора. Государь уже покарал Рохшадера, и сурово покарал (хорошо, что мне по статусу не обязательно было присутствовать при казни). Этого пока достаточно.
Я уже стал настолько имперцем, что моё новое положение по-настоящему мне льстило. С начала войны в демоническом мире я вырос в чине не так чтобы сильно. Но много ли могло значить формальное звание, если реально я держал в руках власть намного большую, чем власть обычного тысячника? И вот теперь в обществе самых важных офицеров Генштаба принимал неумеренные чествования. Пусть даже эти чествования были вызваны страхом за свои жизни… Ну и что?
Приглашение на большой приём в императорском дворце ошеломило меня своей значимостью уже безотносительно того, насколько быстро я привыкал к традициям новой родины. Это само по себе блестяще, пусть даже сегодня туда званы все сколько-нибудь значимые офицеры и аристократы, с самого начала выразившие государю свою преданность. Мне предстояло сидеть «в блюде» с Раджефом, который был как-никак высшим гвардейским чином в Империи. Круто даже для отличившегося трёхтысячника. Круто даже для названого родственника госпожи Солор. Вообще просто объективно круто.
— Удивляться тут нечему, — сказал мне Акшанта, когда подали первую перемену — закуски, паштеты, соусы к местному подобию бутербродов и овощные «конверты» в кляре. — На почётной половине стола мы с тобой — два единственных нетитулованных лица.
— В самом деле? — я огляделся.
Императорский
В пиршественном зале, озарённом светом тысяч магических светильников, столы стояли не одной подковой, а двумя, один более почётный, другой — чуть менее. В пространстве между двух столов хватило бы места на любые представления, хоть гладиаторские игры, хоть танцы. Но пока никаких зрелищ не готовилось, и вряд ли они вообще будут. Они здесь были бы неуместны.
Этот ужин был посвящён победе, конечно. Отчасти. Но по большому счёту собрались мы здесь для того, чтоб посмотреть друг на друга, пообщаться о прошлом и будущем, сплотиться в своей готовности служить государю. Увидеть друг в друге соратников.
Нам предстояло ещё долго воевать плечом к плечу. Лучше бы всем сознакомиться и, если не подружиться, то хотя бы найти общий язык. Это — залог успешного проведения самых сложных боевых операций.
После третьей перемены пиршество, как обычно, превратилось в подобие фуршета. В смысле, теперь можно было встать из-за стола, свободно походить по залу, пообщаться с любым из гостей или подсесть к кому-нибудь. Раджеф, оставив свой кубок, отправился беседовать с Фахром и Азуром, а меня чуть погодя жестом подозвала Аштия. Она сидела по правую руку от императора, от его кресла, огромного, как трон. Но его величество тоже предпочёл размяться и заодно с кем-то что-то обсудить, и почётный изгиб стола практически опустел.
— Будешь вино?
— Да. Я же вроде пока не слишком окосел, а?
Она, усмехнувшись, сделала знак, и слуга ловко наполнил мой кубок. После чего отступил — чтоб не мешать разговору. На этой части стола пирамидами громоздились на блюдах затейливо уложенные закуски, кажется, тронешь одну — и всё рассыплется. Но красиво. Здешние повара — просто художники своего дела.
— Закуски можно брать руками, не стесняйся. Полагаю, ты тут уже освоился.
— Слишком слаба имперская закваска. Я пока ещё плохо осознаю масштабы великолепия и оказанной чести, потому могу держаться с наглой уверенностью.
Женщина усмехнулась, отворачиваясь.
— Видимо, да. Ты отлично себя показал, так что привыкай и к великолепию, и к чести. Если собираешься и дальше действовать подобным образом, тебе светит блистательное будущее, — Аштия помедлила. — Знаешь, в первый момент ты мне совершенно не понравился. Хам. Мелкий пакостник. Странные представления о том, как должен держаться мужчина. В общем, не на что посмотреть.
— Э-э… Хм… Но, как понимаю, второе впечатление оказалось чуть получше первого?
— Да, чуть получше, — она улыбалась. — К тому же в демоническом мире не приходилось привередничать, выбирая спутника, помнишь?.. Ты ведь говорил, тебе нравится, когда в лицо говорят правду. И не играют словами.
— Само собой, нравится. Я ценю откровенность. Хотя иногда не знаешь, что с этой откровенностью делать.
Женщина рассмеялась.
— Приятно, когда человек способен не только ценить, но и терпеть откровенность. Принять неприятную правду, согласиться с ней или нет — но принять. Ну что ж… Самое сложное у нас впереди. Самые страшные провалы и поражения бывают после великих побед.