Мохнатый ребенок
Шрифт:
Было не очень понятно, откуда Гришка знает, где чесать крокодилов. Было также непонятно, есть ли у крокодила лоб. По мнению Костика, у крокодила был только нос. Но Гришка сказал, что брат ничего не понимает в крокодилах.
— У крокодила даже сердце как у человека. Из четырех частей. Две части слева и две части справа. Отделены друг от друга перегородкой. В одну половину сердца вливается синяя кровь, а из другой выливается красная. Я на картинке в энциклопедии видел. Но у крокодила перегородка между половинами не полностью выросла. Поэтому в середине сердца у него кровь фиолетовая. Знаешь, как красиво!
Короче
Но крокодилам нужен очень большой аквариум. Величиной в полкомнаты. Или даже в целую комнату. Иначе им будет тесно и они не захотят приручаться.
Пока такого аквариума у Гришки не было, думать о крокодилах было бесполезно и он довольствовался малым.
То ли из-за того, что Гришку в раннем детстве нерегулярно кормили мясом, то ли из-за того, что однажды он наелся сырого фарша, а может быть, по какой-нибудь другой причине, у него очень рано открылись биологические наклонности. В том смысле, что он наклонялся над каждой встречной лужей, совал туда нос и руки, вылавливал все, что попадется, и тащил домой. Дома он рассаживал это «все» по банкам и с восторгом рассказывал, что где у них находится и что они умеют делать.
Иногда он даже демонстрировал Костику возможности этих странных существ.
— Вот саранча и вот саранча. Видишь? Сабли видишь? А челюсти, челюсти видишь? Эту саранчу в кино снимать можно. В фильмах ужасов. Если их в сто раз увеличить, они человека запросто перекусят. Ты что, чувак, не веришь? Да я тебе прямо сейчас фильм ужасов покажу!
Костик немного боялся, но ему было интересно. Он же не знал, что именно собирается показать Гришка. А потому молчал, то есть соглашался. И Гришка от этого молчаливого согласия очень вдохновлялся. В порыве вдохновения он запускал одну саранчу в банку к другой.
— Сидите? — хитро спрашивал он то ли у Костика, то ли у саранчи. — А теперь мы вас разозлим!
С видом фокусника-виртуоза, собирающегося продемонстрировать смертельный номер, Гришка запускал в банку соломинку и тыкал по очереди в каждую саранчу. Насекомые приходили в движение. Как гладиаторы на арене римского цирка, они бросались друг на друга, ослепленные яростью и смертным ужасом.
— Смотри, смотри! — в диком восторге кричал Гришка. — Они едят друг друга!
Костик смотрел. Костик не мог оторваться, пока представление не оканчивалось: на дне банки лежали две обезображенные хитиновые шкурки.
— Хищники, — с удовлетворением констатировал Гришка. — Страшная вещь.
Мама не знала всех этих подробностей. Мама считала, что интерес к насекомым, паукам и прочей хладнокровной и хитиновой живности — вещь довольно редкая, по-своему ценная. Мама удивлялась, что Гришка знает всех их по именам. Мама считала,
У нее во втором классе учился мальчик Паша, который долго не мог научиться читать. А потом мама повела свой класс на экскурсию в лес, и экскурсовод, который рассказывал им про окружающую природу, поймал в траве богомола. Это такое насекомое, похожее на кузнечика, только намного крупнее. Богомола посадили в банку с травкой и принесли в класс, чтобы немного за ним понаблюдать. Богомол так поразил Пашу, что он наблюдал за ним три дня — все-все переменки и даже немножко на уроках. В конце концов ему на глаза попалась этикетка на банке. Паша с минуту напряженно смотрел на эту этикетку, а потом очень внятно и четко прочитал: «Бо-го-мол».
С этого момента его развитие заметно продвинулось вперед. Кроме того, считала мама, если из Гришки не получился вегетарианец, может, из него получится биолог. А биологи тоже любят животных.
Но папа был категорически не согласен с мамой. «Не путай биологов с буддистами, — убеждал он. — Некоторые биологи действительно изучают животных. Но для этого им не обязательно подметать перед собой дорожку веничком!»
И еще папа считал, что Гришкино развитие от присутствия в банке богомола (саранчи, тритонов, жуков-плавунцов, головастиков и водомерок) никуда не продвинется. Во-первых, Гришка давно научился читать, во-вторых, он совершенно не умеет обращаться с животными. И папа неустанно боролся с Гришкиными наклонностями — почти так же, как когда-то с дельфинами. Но с гораздо меньшим успехом.
Как-то папа вернулся домой чуть раньше обычного. Впереди у него было два с половиной дня, чтобы позаниматься творчеством.
Он быстренько принял душ, быстренько поел, быстренько позвонил по телефону, потом походил туда-сюда по комнате, собрался с духом, сел за стол, включил компьютер… И тут оказалось, что заниматься творчеством совершенно невозможно! Что-то мешало папе. Он сидел и думал, что же это такое. А потом понял: ему мешает дух! В смысле, запах. Этот странный запах шел из соседней комнаты — той, где жили Гришка с Костиком.
— Та-а-ак… — тяжело проговорил папа и пошел в детскую.
— Та-а-ак! — повторил он еще более угрожающим тоном, обнаружив на подоконнике вонявшую трехлитровую банку. Банка была доверху наполнена водой, и в ней, как в магазине живой рыбы, вяло шевелили плавниками и тяжело открывали рты больше десятка крупных рыбин.
— Рина! — позвал папа голосом, не предвещающим ничего хорошего. — Что это такое? Взгляни!
— Рыбы, — растерянно сказала мама, входя в детскую. — Плавают. Кажется, ротаны. Или головешки.
— Я сам вижу, что это рыбы, — отрезал папа. — Ты считаешь, эти головешки плавают? По-моему, они подыхают. Откуда они взялись?
— Наверное, Гришка в пруду наловил. Он всю последнюю неделю мечтал о рыбалке.
— Ты что — поддерживаешь бессмысленное убийство невинных рыб?
— Нет, — быстро-быстро отвечала испуганная мама. — Я допускаю охоту и рыбалку только ради пропитания.
— Кто, кто собирается этим питаться? — потрясал папа рукой, указывая в сторону страшной банки и обращаясь не столько к маме, сколько к Высшим Силам Справедливости.