Мои двенадцать увольнений
Шрифт:
Я уже три листа извела на заявление об увольнении, все по привычке на Ковина писала, с четвертого раза все же получилось.
— Хоть Вы еще тот товарищ, но я как порядочная женщина не могу оставить Вас без свадебного подарка.
— А может, обойдемся без него, как-то страшно.
— Не обойдемся. Подарок классный, прям от сердца отнимаю. Но для хорошего человека ничего не жалко.
— Может, не будешь отрывать?
— Буду.
— Ладно. Что за подарок?
— Чудесный подарок. Просто чудесный.
— И что это?
— Такая
— Ну, Ники, не томи.
— Прекрасный. Отборный. Элитный. Французский. Коньяк. Целый ящик!
Ковин сам забрал мою трудовую у Кравца, словно она была гарантией моего беспрекословного подчинения. Не хочу я лететь, не в том я состоянии, чтоб опять куда-то лететь, мне нужен отдых и покой, хотя бы пару дней, а лучше недельку. Только вот пока не мой руководитель решил по-другому. Лекарства снимали симптомы, но не лечили, температура ниже, головная боль на время отсупила, только сил от этого не появилось.
— Собирайтесь в Москву, Савелий мне Вас вернул. Самолет нас ждет.
— Не полечу!
— Что?
Паленым явно запахло.
— Не полечу!
— Вы обещали!
— Обещала, что он меня неделю не выдержит, сам вернет. Лететь я не обещала.
Ох, и бомбанет сейчас. Я даже отошла чуть дальше.
— Николь Александровна, советую Вам собрать вещи и ждать меня в машине.
— Вот, еще! Вы мне не начальник.
— Ерец, последний раз предупреждаю, собирайтесь по-хорошему. Самолет нас ждет.
— Вас ждет, а я не полечу.
Андрео пододвинулся ко мне ближе, я отступила, он сделал шаг, я опять отступила, он почти впечатал меня в стену.
— Полетите!
— Не полечу! Я поездом поеду!
— Поездом, почему поездом? — будущей бывший Биг Босс даже растерялся, а потом закинул на плечо и отволок в машину, заблокировал меня в ней, сам вернулся за моими вещами.
— Дайте хоть проститься с моим постельным мальчиком.
Недобро прищурился Андрео, но все же позволил мне вылезти из машины, бежать-то все равно некуда, не он, так Савелий обратно запихнет. Да и бегун из меня плохой. Кравец сгреб меня в охапку, поцеловал в макушку и пробасил «Спасибо, амурчик». Марго расплакалась, я тоже прослезилась. Но сложней всего было попрощаться с Арчи, привыкла я к нему, как же классно засыпать и просыпаться с кобелем в постели.
— А поехали со мной, постельный мальчик?
Арчи был согласен и почти запрыгнул в машину, но строгий окрик «Арчибальд» вернул его к хозяину.
Плохо стало часов через шесть полета, температура вернулась и, судя потому, что мне было холодно, вернулась существенно выше обычной.
— Вот ехала бы сейчас в поезде, лекарств накидалась и спала. Нет, затащили меня в самолет. Тут коньки отброшу.
— Ники, не бурчите.
— Я еще и не начинала бурчать.
Черт, меня начало знобить. Даже в моем пуховике меня трясло.
— Довели Вы с Савелием мой иммунитет до нуля, я столько за все время
— Ты чего?
— Холодно, знобит. Самолет сажать не надо, хочу издохнуть на родной земле.
Я сжалась в кресле, пытаясь согреться, но это мало помогало, зубы стучали, руки дрожали, а мысли путались. Везет мужикам, у них телпообмен другой, вон, Андрео в пальто расхаживает даже в суровые морозы, правда от озноба и его пальто не спасло, как пледы, что принесла бортпроводница.
Два часа до посадки были ужасны, Ники трясло, я закутал ее в несколько пледов, жаропонижающее не помогало. Только бы она выдержала эти два часа, только бы выдержала.
У трапа нас ждала скорая. Озноб сменялся жаром, иногда она бредила, иногда выныривала из забытья.
— Где же ты так простыла?
— На пилонах Золотого Моста. Куда мы?
Она бредит, какие пилоны, какой мост.
— В больницу.
— Не хочу я в больницу, не хочу, — глаза ее, может от жара, может от старого детского страха были полны слез.
— Там только тебя посмотрят, и поедем домой.
— Домой, хочу домой. Ты обещал. Не хочу в больницу.
Я заберу тебя домой, когда буду уверен, что ты в порядке. Меня пытались выгнать из палаты, но не удалось. Я должен знать как она. Она то мерзла, то пылала, все реже приходила в себя, все чаще бредила. Лекарства не действовали, а меня все пытались убедить, что ей лучше. А потом стало страшно, она перестала метаться, часто неглубоко дышала, а пульс бешено колотился. Впервые за многие годы я пытался молиться, вспомнил когда-то давно вбитые в мою голову бабушкой молитвы. Я все просил ее бороться и не оставлять меня. Глупо просить, когда тебя не слышат, но я просил.
— Пить хочу.
— Сейчас, Ники.
Вместо привычного голоса медсестры Яны, голос шефа, его тоже в больницу положили, в нашу, бюджетную, где коек не хватает? Хотя нет, палата же отдельная, и на палату не очень похожая. Но капельницы и какие-то пикающие приборы были. Ладно, когда силы будут открыть глаза и осмотреться, узнаю где я. А пока силы были только на несколько фраз.
— Что ты делаешь в моей постели?
— Это моя постель.
— Моя, я же в ней сплю.
Логика наше все. Плохо, что глаза открываться совсем не хотят, уже устала от собственной усталости.
Сделав пару глотков воды, она опять уснула. Поправил одеяло, и лег рядом, так надежней. Как только кризис миновал, забрал ее, как и обещал, домой, к себе домой. Вчера были последние капельницы, и распрощался с сиделкой, внутримышечные уколы делать умею. Не понравилась мне это Яна, вроде все делает, но грубо как-то, и от ее уколов синяки остаются. Телефон заставил выбраться из постели, Кравец названивал несколько раз в день, выспрашивая о состоянии Ерец, если бы он был рядом, морду бы набил, додумался отправить ее на Пилоны.