Мои королевы: Раневская, Зелёная, Пельтцер
Шрифт:
Я назвал книгу, которую прочел, и добавил:
– Я видел все ваши фильмы, многие спектакли. Кроме того, о многом вы рассказали мне сами.
– Книга, которую вы прочитали, бредовая, путаная, и я не знаю, что вы там почерпнули. Кроме того, я ничего вам не рассказывала. Нет уж, давайте устраивайтесь поудобнее, – она указала мне кресло, – и прочитайте мне вашу лекцию. И не улыбайтесь – я уже слыхала об одном типе, халтурщике, которого я и в глаза никогда не видела, – как он где-то выступал с рассказом обо мне. А потом пошли возмущенные письма от слушателей, почему я разрешаю говорить подобные
Театр им. Моссовета, где Фаина Георгиевна играла в 1949-1955 и 1963-1984 гг.
Я чувствовал ее доброе отношение ко мне и понимал, что беспокойство и гнев Ф. Г. вызваны обостренным отношением ко всему, что касается ее творчества. Убедить ее, что я не похож на того типа, можно было бы, наверное, если бы я прочитал ту лекцию снова. Но я не мог этого сделать.
Я не актер, и задача повторить то, что я читал час назад, то есть сыграть, показалась мне непосильной. Кроме того, сразу стало ясно, что сказанное в ее отсутствие я не могу произнести при ней. Все мои оценки прозвучали бы фальшиво, неуместно и неприятно, как неприкрытая, явная лесть.
И еще мешало одно обстоятельство: разговаривая со слушателем, я обычно воспринимаю его как человека, которого хотел бы обратить в свою веру, убедить в том, что Раневская чудная актриса, помочь ему увидеть грани ее таланта, рассказать о сочетании трагического и комического дара в одном лице. Убеждать в этом Ф. Г. было бы нелепо и смешно! А без такого стремления доказать, убедить мое сообщение делается аморфным и никому не нужным.
– Я говорил, что роль госпожи Луазо… – замямлил я и никак не мог избавиться от этого оборота – «я говорил, что»…
Но Ф. Г., к счастью, и не ждала от меня лекции. По мере довольно унылого изложения основных тезисов она успокаивалась, выражение подозрительности исчезло с ее лица. И вдруг произошел взрыв.
– А в заключение, – сказал я с облегчением, – я говорю, что Раневская прожила в кино яркую, интересную, счастливую жизнь. Она много сыграла, и, конечно, еще не раз мы увидим…
Глеб Скороходов – советский и российский писатель, драматург, журналист, автор этой книги
– Постойте, как вы говорите – счастливую?! – Ее брови сдвинулись, а глаза стали грозными, ястребиными, как на фотопробе Старицкой. – Счастливую?! Это у меня счастливая жизнь в кино? Да как у вас повернулся язык?! Счастливая?! Когда я столько раз снималась в дерьме, когда не сделала и половины того, что могла бы сделать?! Есть ли у меня в кино еще хоть одна роль на уровне «Мечты»? А сколько бы я могла сыграть! Где эти роли?! О каком счастье вы говорите?!!
– Вы не правы, – сказал я со всей твердостью, на какую был способен, – вы неправы. Вы можете быть не удовлетворены собой, но зритель знает вас по ролям, которые он любит…
– Зритель! Что понимает ваш зритель,
– Это был не тот зритель. Такой зритель на лекцию не придет. Пришли люди после рабочего дня и слушали о вас и смотрели на вас в течение полутора часов. Вы можете говорить, что мало сделали в кино, но сегодня мы смотрели фрагменты из «Пышки», «Мечты», «Подкидыша» (Ф. Г. вздрогнула и поморщилась), да, «Подкидыша», где вы сыграли не просто жену-деспота, но и женщину, которая хотела быть матерью и страдает оттого, что лишена радости материнства, – не так уж мало! Затем чеховскую «Свадьбу», блестящую работу!
– Какое место? – спросила Ф. Г. уже тише.
– Самое лучшее – сцену за столом: «А ежели мы не образованные, чего же вы к нам ходите? Шли бы уж лучше к своим, образованным», и затем: «Приданое пустячное? Пожалуйста, взгляните, гости дорогие!»
– А как меня Абдулов адской смесью поит, не показывали? – уже почти спокойно спросила Ф. Г.
– Нет, это в другой части, – бросил я мимоходом. – Но вы посмотрели бы, как принимают зрители «Свадьбу» – смех, аплодисменты.
– Там актеры очень хорошие, – сказала Ф. Г. совсем миролюбиво.
В роли Настасьи Тимофеевны Жигаловой, матери невесты в фильме «Свадьба»
– Да, актеры, но в этой сцене ваша роль главная!
– Да? – удивилась Ф. Г. и вдруг улыбнулась. – Я, когда в «Человеке в футляре» снималась, решила говорить одну фразу Играла я жену инспектора гимназии – у Чехова она бессловесна. Фраза такая: «Я никогда не была красива, но постоянно была чертовски мила».
И вдруг она стала говорить, вспоминать еще и еще.
– Фаина Георгиевна, почему бы вам не написать обо всем этом? – спросил вдруг я.
– Вы хотите получить пособие для лекции? – улыбнулась она.
– Нет, по-моему, это было бы интересно.
– Вы так думаете? А я думаю иначе. «Писать мемуары – все равно, что показывать свои вставные зубы», – говорил Гейне. А я бы дала скорее себя распять, чем написала бы книгу «Сама о себе». Если зрители запомнят меня такой, какой видели на сцене и с экрана, больше ничего и не надо.
Театр на краю Москвы
В Камерном театре Раневская пробыла недолго. «Патетическую сонату», которую театровед А. В. Февральский отнес к ряду постановок Таирова, «получивших одобрение советского зрителя», вскоре сняли с репертуара. Раневской пришлось расстаться с Зинкой, принесшей ей известность среди московских театралов. Расставание это стало печальнее оттого, что в Камерном у Ф. Г. других ролей не было.
В это время ей предложили перейти в Театр Красной Армии (ТКА), посулив интересную работу. Желание играть заставило Раневскую бросить сцену знаменитой труппы и погнало в небольшой коллектив, не имевший шумного успеха, выступающий в далеко не театральном районе Москвы, на краю ее, близ Марьиной Рощи, еще сохранявшей в те годы недобрую славу. На решение Ф. Г. повлияло, и может быть, даже в первую очередь, то, что в ТКА играла П. Л. Вульф.