Мои мужчины (сборник)
Шрифт:
Пырьев любил Андрея, и он решил подкрепить его будущий фильм большими мастерами. Были приглашены самые яркие комедийные режиссеры: Рязанов – художественный руководитель и Данелия – доработчик сценария.
Подпорки требовались и сценарию и постановке.
Редактор Нина Скуйбина показала сценарий Данелии. Он согласился. Пригласил к себе для переговоров.
Мы с Ниной поехали к нему на Чистые пруды.
Дверь открыла его мама, Мери Ильинична Анджапаридзе. Сокращенно Меричка.
Я вспомнила:
Мы сели в кабинете Георгия Данелии. Кабинет – пышно сказано. Комнатушка метров восемь, если не меньше. Как купе поезда.
Люба Соколова (гражданская жена) принесла нам кофе со сливками. Меричка и Люба были преувеличенно любезны, всем своим видом показывая высокое уважение.
Я думаю, эта любезность больше относилась к Нине. Она была вдова талантливого режиссера Владимира Скуйбина, который умер от рассеянного склероза. Умирая, он не бросил съемку и свой последний фильм снимал лежа на носилках. Это был подвиг.
Мы сидели в крошечном кабинете, каждый что-то говорил. Нина вдруг поднялась и пошла в прихожую. Сняла с вешалки пальто. Я вышла следом.
– Ты куда? – удивилась я.
– Я ухожу.
– Почему?
– Он давит.
Видимо, Георгий был настойчив, авторитарен, не терпел возражений, не считался с другим мнением.
Я ничего такого не почувствовала и могла терпеть все что угодно.
Нина не хотела терпеть чужого давления. Не хотела спорить, напрягаться. Просто поднялась и ушла. Но она – редактор. У нее этих сценариев – куча. А я – автор. Разница такая же, как между собственным ребенком и чужим ребенком из детского сада. Ему тоже хочешь добра, но ведь не так, как своему.
Нина ушла. Я осталась.
Данелии в это время закрыли фильм «Хаджи-Мурат». Запретили снимать потому, что повесть Толстого показалась Госкино антирусской. Толстой с брезгливостью описывал, как вели себя русские солдаты на чеченской земле, гадили в источники, например. Чеченцы были написаны Толстым с гораздо большим уважением, чем русские.
Сценарий «Хаджи-Мурата» был уже готов, актеры подобраны, Данелия страстно хотел его снимать. Но закрыли. Как дверью по лицу, с размаху. Он был оскорблен, растерян, и взялся за доработку моего сценария только для того, чтобы быть занятым. Он не умел находиться в безделье. Как правило, он пребывал в двух состояниях: работал и пил. По очереди. То и другое запоем.
Мы приступили к моему сценарию. Мне было двадцать восемь лет, Данелии тридцать шесть, а его гражданской жене Любе – сорок семь.
Я приходила к нему в десять утра. Садилась напротив.
После Андрея Ладынина мне казалось, что я вылезла из темного погреба на цветущий луг, залитый солнцем. Все предложения, которые исходили от Данелии, приводили меня в искренний восторг, и я хохотала, как ребенок в цирке. Весь дом был заполнен моим смехом.
Если мне что-то не нравилось, я переставала смеяться, тупо хмурилась. Данелия злился, но менял направление своей фантазии, и в конце концов мы находили нужное решение.
Однажды я ему сказала:
– Твой вклад в сценарий больше моего.
Он ответил:
– Когда ты со мной в одном пространстве, я становлюсь гениальным.
Очень может быть. По моей реакции он находил правильную дорогу, как корабль по маяку.
В час дня заглядывала Люба и говорила:
– Пойдем покушаем…
Мы шли в кухню – большую и светлую, с полукруглым окном, овальным дубовым столом.
Усаживались за стол.
Люба доставала из духовки золотого индюка, спрашивала у меня:
– Тебе черное мясо или белое?
– Черное, – отвечала я, думая, что это более скромный выбор. А оказывается, черное мясо – это нога, самая вкусная часть.
В те времена все жили бедно, и я в том числе. Золотая индюшка казалась мне редким деликатесом.
Я спрашивала, тараща глаза от удивления:
– Вы всегда так едите?
Я искренне восхищалась тридцатиметровой кухней, полукруглым окном, едой, Меричкой, талантом Гии. Мне нравилась их квартира, заставленная книгами, писклявый глазастый мальчик Колька – сын Гии и Любы. Мне нравилось все. Я буквально аплодировала их жизни.
Сейчас, задним числом, я вижу, что квартира была темная, все окна на одну теневую сторону, мебель старая, Гия – алкоголик.
Алкоголизм редко встречается среди грузин. Их культура еды включает в себя вино. Пьют, но не спиваются. Однако большой талант дает осложнения. Большой талант – это отклонение от нормы, и одно отклонение тянет за собой другое.
Данелия говорил о себе: «По количеству выпитого я выполнил норму маленького европейского городка». Смех сквозь слезы. Это была трагедия его семьи. Мери плакала басом: «Я не хочу жить и ждать, что он умрет…»
Запой – не праздник. Но в моих глазах Гия не становился хуже. Талант перешибал все изъяны. Я их просто не видела.
Мы сочиняли, объединяли воображения и души, и я не представляла себе другого времяпрепровождения. Это были лучшие годы моей жизни.
Мы закончили сценарий по рассказу «День без вранья» и повезли его на «Мосфильм». Март. Солнце. Я не иду, а парю над землей. Я отталкиваюсь не от земли, а от воздуха. Как во сне. Если немного напрячься и оттолкнуться посильнее – полетишь. Такое вот состояние души. А он – рядом, в светлом плаще, с прямой спиной, как белогвардейский офицер.