Мои мужчины (сборник)
Шрифт:
А что тут непонятного. Я тоже не могу жить нигде, кроме своей страны. В эмиграции я – гость. А как гласит немецкая пословица: «гость на другой день плохо пахнет».
Я перезвонила в ВААП.
Трубку снял другой мужик, более интеллигентный.
Я спросила:
– А почему вы берете такой высокий процент?
– У нас прогрессивный налог, – объяснил чиновник. – Чем более издаваемый писатель, тем больший процент мы с него снимаем.
Самыми издаваемыми были братья Стругацкие. Значит, если с меня брали восемьдесят процентов, то с них сто один процент. Значит, они должны были
Все ясно. Я положила трубку.
Сергей Каледин и еще несколько писателей написали в ВААП письма, в которых отказывались от их посреднических услуг.
«Вы получаете свои деньги за вид из окна», – обвиняла Татьяна Толстая, которая была непримирима и расцветала в борьбе.
Я – человек неконфликтный. И трусливый. «Трусоват был Ваня бедный». Но работать на чужих детей мне тоже не светило.
Я просто тихо ушла от ВААП и стала заключать договора напрямую.
В Москве проходила Московская книжная ярмарка. Съехались все крупные зарубежные издательства.
Мне позвонил домой некий Миша из иностранного отдела и сказал:
– Тебя ищет швейцарское издательство «Диогенес». Можно дать твой телефон?
– Естественно, – разрешила я.
Дальше идут совпадения, которые не бывают случайными. Это провидение Господне.
Как раз в эти дни у меня в доме гостила славистка Ангелика, приехавшая из Германии.
Представители «Диогенес» позвонили. Я передала трубку Ангелике, она с ними лихо договорилась о встрече и продиктовала мой адрес.
Представители «Диогенес» явились в назначенное время. Это были три молодые женщины.
Я ослепла. Какие лица… Какие одежды… Не выпендрежные, ни в коем случае. Всё очень скромно, сдержанно и дорого. Скромная роскошь буржуазии.
Лица – красивые от природы, поскольку хозяин издательства – мужчина, и ему хочется лицезреть красивых, а не косорылых. Еще я отметила цвет лица: кожа чистая, как будто промытая живой водой. Но это не вода, а еда. Они правильно питались: свежие продукты и много витаминов. От молодых женщин веяло другой жизнью.
Я провела гостей на кухню. Здесь же стоял мой раздолбанный телефон. Накануне он у меня упал и развалился на куски, хотя продолжал работать.
Я тихо угощала их обедом. Швейцарки были голодные, ели вполне вдохновенно.
Ангелика мастерски переводила. Я внимала, и вот что я поняла: хозяин издательства Даниель Кель прочитал мою повесть «Старая собака», которая вышла в издательстве ГДР – это было задолго до перестройки. Даниель в этот период своей жизни чувствовал нечто похожее, что и мой герой. Он заболел этой повестью и решил приобрести автора в свое издательство. Но… права были у ВААП, он ничего не мог сделать. Посылая своих гонцов на Московскую ярмарку, он приказал: разыскать Токареву и заманить в издательство любой ценой, чего бы это ни стоило. И вот – они у меня: Кори, Сюзанна и третья. Имя не помню.
Не скрою, ко мне уже обращались агенты из Англии и Америки. Велись вялые переговоры. А здесь – все оперативно, конкретно, с доставкой на дом, прямо на кухне… Кори достала листочек бумаги, расчертила его шариковой ручкой, сделала бланк – это был договор о намерениях. По этому договору
Дальше – больше. Красавицы вернулись в Цюрих, вызвали из Германии Ангелику и сказали ей: если она уговорит меня заключить договор с «Диогенес», то получит работу в их издательстве. У них как раз не было слависта.
А меня и уговаривать не надо. Они предложили суперщедрый договор. Я бы согласилась и на половину. И даже на треть.
Жизнь Ангелики тоже изменилась в лучшую сторону. Прежде она жила в маленьком немецком городке, получала пособие по безработице – жалкие гроши. А тут – столица немецкоязычной Швейцарии, налаженная красивая страна, работа по специальности в одном из крупнейших немецких издательств. И зарплата, в пятнадцать раз превышающая прежнее пособие. Живи – не хочу.
Ангелика переехала в Цюрих. Меня пригласили для заключения договора. Билет на самолет – бизнес-класс. Гостиница «Европа» – пять звезд, если не десять. Каждый день в номере меняли цветы, это были бежевые розы – такие совершенные, что я думала – цветы искусственные. Но нет.
Дани Кель пришел знакомиться со мной в издательство. На нем был дорогущий элегантный пиджак и повседневные джинсы, шелковый платок на шее. Лицо умное. Взволнованное. Он получил желаемого автора, как филателист получает редкую марку.
Вечером мы отправились в стриптиз-клуб: я, Ангелика, Дани и его заместитель Винфрид.
Я с интересом взирала на голых барышень. Они выглядели деревенскими, грубыми. Обычные проститутки. Несколько тощих как кролики. Одна – жопастая. Было очевидно, что ни одной книжки они в своей жизни не прочитали. Их приоритет – деньги, при этом любые, даже самые маленькие. Мне кажется, бездуховная женщина не может быть красивой.
Дани пригласил меня на танец.
Я танцевала, старалась двигаться легко и по возможности красиво. Мне было сорок восемь лет, практически под пятьдесят.
Пятьдесят – хороший возраст, но это понимаешь только в шестьдесят. (Цитата из Токаревой.)
С сегодняшней точки зрения я выглядела молодо, но все равно комплексовала. Мне бы хотелось быть моложе лет на двадцать, а лучше на тридцать. Писать книги можно и в пятьдесят, но танцевать лучше в двадцать.
Дани – издатель от Бога. Он знал всю мировую литературу досконально. Сам когда-то пробовал писать, но у него не получилось, и с тех пор он обожествлял всех, у кого это получилось. Дани был старше меня на десять лет, хорошая разница. Но самое интересное в нем – издательский талант, фанатичная преданность своему делу. Это был редкий издатель.
Мы с Ангеликой стали бывать у Дани в гостях.
Ангелика ненавидела эти походы, потому что ей приходилось безостановочно переводить. Она, бедная, даже не успевала толком поесть. А я, увлеченная беседой, не входила в ее положение.
У Дани был прекрасный двухэтажный дом на Элеонорштрассе. В Цюрихе улицы называли женскими именами – любыми, просто красивыми. В отличие от Москвы, где могла быть улица Пролетарская или улица Войкова. А кто такой этот Войков? Ходят самые разнообразные предположения…