Мои мужчины
Шрифт:
– Скажи, что сюда, в эту квартиру, завтра целый грузовик тампаксов привезут. Больше деть некуда. Объясни, что на складе дезинфекция от крыс и тараканов. Так что на недельку все это прямо в комнаты и в коридор разгрузят. А пока суд да дело, они у меня поживут. Ты кормить будешь приезжать. Заодно и сцеживаться придется, чтобы запас был и чтобы сломя голову к каждой кормежке не бежать…
Как оказалось, московская квартира Семена находилась в Крылатском, в доме двадцать шесть по Рублевскому шоссе. Те, кто живет в этом районе или часто проезжает мимо, знают этот типовой семнадцатиэтажный дом, окруженный совершенно нетиповым чугунным забором. Въехать или даже войти во двор можно было только через
Весь следующий день я была сама не своя: путала счета, невнятно и бестолково общалась с клиентами. Мы выехали на «стрелку» в шесть часов вечера. Машину вел Семен. И это было правильно — я на роль шофера в этот вечер не годилась: сердце мое колотилось от страха и от какой-то незнакомой доселе тоски. И снова перед моим мысленным взором возникла улыбка преданного мной любимого, а про себя я шептала слово «искупление». И еще, и еще: «Искупление, искупление, искупление…» Плакать не хотелось, но приводила в ужас мысль, что я, быть может, никогда больше не увижу ни маму, ни Дашу. Я с удивлением осознавала, что этот неожиданный ребенок с каждым днем занимал мое сердце все больше и больше. Еще в роддоме, когда мне дали приложить новорожденную дочку к груди и она в первый раз зачмокала моим соском, я поняла, что во мне родилось незнакомое мне доселе чувство животного обожания.
Теперь я сидела в машине рядом со спокойным до идиотизма Семеном и злилась. Да, злилась на него, что он не предложил мне спрятаться, бросить все, плюнуть на деньги, на контракты, на покупателей и на поставщиков. Этот толстячок хотел показаться смелым, захотел, видите ли, побыть «крышей», быть может, в последний день своей жизни. Я еще раз окинула компаньона с головы до ног. Трудно было вырядиться более дурацким образом — откуда он вообще взял этот старый «балахонистый» пиджак позорный даже для комиссионки советских времен? Семен и раньше-то невесть как одевался, а сейчас и вовсе напоминал потасканного местечкового неудачника. Я хотела было высказать свое раздражение вслух, но все же решила этого не делать. Какая разница, во что он одет и как выглядит! В конце концов, сегодня это единственный человек, пришедший мне на помощь! Мой единственный друг!
Асфальтовая парковка возле ресторана была вся заставлена массивными черными автомобилями, и нам пришлось припарковаться на щебенке возле хилого металлического забора, условно отделявшего ресторан «У Иссы» от шумного вонючего потока, нескончаемо струившегося по МКАД. Семен внимательно осмотрел джипы и «бумеры», после чего проверил время по своим наручным часам, и впервые за этот вечер лицо его приняло озабоченное выражение. Меня замутило от отвратительных предчувствий.
Мы вошли в ресторан и остановились возле пустынного гардероба. Внутри заведения было шумно и мерзко. Пахло горелыми шашлыками и водкой, гремел бездарный оркестр, исполнявший попеременно то минорную блатную пошлятину, то что-то надрывно кавказское. Толстые носатые
Минут десять на нас никто не обращал внимания. Потом ко мне подошел огромный длинноволосый чеченец с мрачным непроницаемым выражением лица:
– Пошли! — процедил он сквозь зубы.
Вначале он протянул было руки, видимо, чтобы для порядка нас обыскать, но, увидев всю непрезентабельность нашей делегации, брезгливо пренебрег этим никчемным в данном случае действием.
Семен еще раз озабоченно взглянул на часы, недоуменно пожал печами и, сунув руки в карманы своего засаленного пиджака, пошел за бандитом. Я последовала за ним. Спустя минуту мы оказались в отдельном кабинете на втором этаже. Головорез входить не стал и вернулся на первый этаж.
За большим, уставленным шашлыками и фруктами столом восседал мой давешний знакомый, а рядом с ним — жуткого вида пожилой вайнах. Отвратительный шрам шел через вею левую сторону его лица — от подбородка до беспрестанно дергавшегося нижнего века. Зубы во рту чеченца поблескивали золотыми коронками причем золото это было темным и красноватым. Сесть нам не предложили.
– Ты с кем пришла? — вместо приветствия спросил молодой чеченец. — Это что, «крышам твоя? — ухмыльнувшись, он кивнул на Семена.
– Я партнер! — улыбнулся Семен.
– Зря! Не любит она партнеров своих, обижает, долю им не платит. Я тебе докладывал Исса, — обратился он к золотозубому, — эта милая девушка кинула двух пареньков, что к нам поступили, на сто штук грина каждого. Ребята просят нашего содействия. Условия им известны.
«Леха с Колей!» — с гадливостью осознала я но не успела проверить свое предположение. Тот, кого назвали Иссой, не глядя на нас, негромко проговорил что-то гортанное.
– Завтра принесешь сто штук баксов, а через неделю — остальное. Иначе ставим на счетчик, десять процентов в неделю. Поняла?
– Я ничего никому не должна! — почему-то шепотом проговорила я. — Платить ничего не буду.
Меня злило, что припершийся со мной Семен молчал. Он стоял, опершись спиной на бревенчатую стену, и задумчиво осматривал помещение. Руки из карманов он не вынимал и, казалось, все время ежился от холода. Понятно, что разборки с уголовниками не его стихия — нечего ему было приходить!
На мои слова Исса ухмыльнулся и опять произнес что-то короткое и гортанное. Мой давешний знакомец с каким-то торжественным выражением на лице вынул из-за пазухи пистолет и небрежно взвел затвор.
– Хорошо! Ты сама так решила. Но учти, тобой и этим евреем… — Он презрительно кивнул в сторону Семена. — Этим твоим партнером дело не ограничится! И мать твою, и дочку сладкую мы уберем!
У меня потемнело в глазах.
– А что ты хочешь?! — пожал он плечами. — Мне, конечно, твоя родня ничего не сделала, но другим нужен урок, чтобы знали, что мы шутить не любим…
Внезапно, словно из тумана, я услышала спокойный и вежливый голос Семена
– Вы не правы, молодой человек! — обратился он к бандиту. — Ведь мы с вашим старшим товарищем, — он кивнул в сторону Иссы, который сосал пунцово-красный гранат, — знаем, что так с оружием не обращаются.
Исса удивленно поднял вверх левую бровь, и нижнее веко задергалось еще страшнее, чем раньше. Молодой чеченец помрачнел:
– Ты что, жид, меня учить будешь?! — Он в бешенстве сжал рукоять своего пистолета.
– Что вы, молодой человек! — Как мне стало досадно, что у Семена недостало ни смелости, ни гордости, и он позорно проглотил мерзкое слово «жид»! — С какой стати мне вас учить — и незачем, и поздно! Я девушке два слова скажу.
Семен повернулся ко мне, и только теперь я увидела, что на самом деле он крайне напряжен: