Мои пятнадцать редакторов (часть 2-я)

Чевгун Сергей Федорович

Смотрю я на него — отец наряжен

В воскресные наглаженные брюки

И в самую любимую рубашку.

Воскресной в простых семьях издавна называли одежду, в которой не стыдно было показаться на людях. Понятно, не в понедельник или среду, а в воскресенье — в выходной день. Отсюда и словосочетание — "воскресные брюки".

Эпитет Вите понравился. На рецензию к Столярову он эти воскресные брюки и отнёс. Однако сборник в перспективный издательский план так и не включили. Возможно, внутренняя рецензия подвела, а может, брюк для сборника оказалось

маловато. Что ж, бывает…

3.

Судьба — престранная штука! Вот так иногда вспомню свою жизнь в Куйбышеве — и поймаю себя на мысли: а ведь я мог бы остаться там навсегда. Судьба давала мне шанс закрепиться в этом большом городе, а я этим шансом не воспользовался. До сих пор не решил, хорошо это или плохо. С точки зрения обывателя это, конечно, плохо. Но если представить, какие события обошли бы меня стороной, останься я тогда в Куйбышеве, то получится: всё хорошо! А может быть, и отлично.

Шанс назывался просто: строительный трест "Промстрой". Задержись я в тресте года на два, мог бы запросто хорошее жильё получить. А заодно уж и дачу в пригороде построить. Управляющий трестом мне так и сказал: "Поработайте годик, а там дадим вам квартиру. Обещаю!" Работников печати в те годы жильём не обижали.

Попал я в трест случайно: зашёл в Союз журналистов и поинтересовался насчёт вакансий.

— Вы член Союза журналистов? — спросили у меня.

— А что, разве Горький был членом союза, когда работал в "Самарской газете"? —

вопросом на вопрос ответил я. Терять мне было абсолютно нечего: накануне в поисках вакансии я побывал в горкоме партии. Дальше вахтера меня не пустили.

Союз с любопытством перелистал мою трудовую книжку, подержал в руках студенческий билет и… направил меня в трест "Промстрой".

— Газета только что организовалась, так что вам повезло: первый номер будете выпускать, — добавил Союз с легкой завистью.

Редактор газеты В. Дедиков оказался душа-человек. Вместе мы сходили к управляющему, затем — в отдел кадров. Потом Дедиков привёл меня в маленькую комнату примерно 3х4 и утопил кипятильник в литровой банке с водой.

— Сейчас попьём чаю и поговорим о газете, — сказал Дедиков. И обещание своё выполнил. Правда, чай оказался не ахти каким крепким, да и сахару не грех было бы в стакан добавить, зато разговор о газете оказался интересным и по существу.

Это сейчас для меня четыре полосы формата А3 — всего лишь два листа газетной бумаги размером 297х420 мм, на которых надо разместить газетные материалы. А слова "врезка", "кликун", "лид", "фонарик" давно уже не вызывают робкого трепета. Но тогда, в 81-м, многие тонкости газетной работы были для меня незнакомы.

Отдаю должное Дедикову: тайны мадридского двора он выложил мне за первым же совместным чаем.

— Если придётся писать про баскетболиста Сизоненко, не вздумайте упоминать, что он работает в нашем тресте, — сказал Дедиков. — Пишите просто: спортсмен из команды "Строитель". И всё!

— Это почему? — спросил я.

— Так

надо, — сказал редактор. — Вы что, никогда не слышали слово "подснежник"?

— У нас на Сахалине для подснежников климат неподходящий, — пошутил я. В ответ редактор лишь усмехнулся.

"Подснежники" — явление чисто советское. В годы социализма было принято считать, что в СССР профессионального спорта нет, есть только любительский. Иначе бы рабочий класс возмутился: за что деньги платят? Эка невидаль — гол в ворота забить! Так что официально спортсмены были штатными работниками всевозможных организаций, предприятий и учреждений — числились инженерами, мастерами, даже научными работниками. Фактически же "подснежники" целыми днями тренировались, ездили на сборы, участвовали в чемпионатах, — словом, вели себя так, как этого требует профессиональный спорт.

Разобравшись с "подснежником" Сизоненко, выросшим на строительной грядке, перешли к плану первого номера многотиражной газеты "Трибуна строителя". План оказался длинным, как галстук: две трети — до пояса, остальное — под ремнём.

— Откроет номер выступление управляющего трестом и статья секретаря партийной организации, — начал перечислять Дедиков. — Потом, я думаю, нужно дать слово комсомолу. На вторую полосу сделаем заметку председателя месткома, под ним — профсоюз…

Плану первого номера не было видно конца и края. Кроме парткома и месткома на место в газете претендовало много достойных товарищей: заслуженный строитель А., ударник IX-й пятилетки Б., бригадир комсомольско-молодёжной бригады В… (далее — по алфавиту).

— Наша основная задача — как можно глубже и шире представить в газете трест со всеми его подразделениями — управлениями, мехколоннами и так далее, — подвел черту Дедиков. — Выступление управляющего я уже написал, партком статью в среду принесёт, заслуженного строителя я сегодня сделаю, репортаж со строительной площадки вы возьмёте, новости по управлениям мы после соберём… А что вы всё время улыбаетесь? — вдруг спросил у меня редактор. — Что здесь смешного?

— Да вроде бы ничего, — пожал я плечами. — Привычка такая…

— Многие думают, что многотиражная газета — это так, чепуха… боевой листок, — заметил Дедиков. — А ведь многотиражка — это тоже печать. Партийная, между прочим! Да, я забыл вас спросить: вы — член партии?

— Нет.

— А почему? Вы же в журналистике не новичок! — удивился Дедиков. — В пяти газетах работали…

— В шести, — уточнил я. — Это уже седьмая.

— Вот даже как? И до сих пор не в партии? Как же вы думаете дальше в партийной печати работать?

Редактор знал, что говорил: в те годы сделать карьеру в журналистике без партбилета было практически невозможно. По разнарядке в партию буквально за уши тащили рабочий класс и колхозное крестьянство, трудовая же интеллигенция маялась где-то в хвосте. Билет открывал путь в серьёзную журналистику, вплоть до редактора областной газеты. Работники же центральной печати считались номенклатурой ЦК КПСС.