Мои ранние годы. 1874-1904
Шрифт:
Как и было намечено, зазвонил гонг, мы отправились к павильону и взошли на трибуну, представлявшую собой четыре доски, положенные на какие-то бочонки. Ни стола, ни кафедры не было, но как только около сотни гостей, оторвавшись от своих детских забав, довольно неохотно, как мне показалось, приблизились к трибуне, председатель поднялся и представил меня публике. В Сандхерсте, как и в армии, хвалят редко и скупо, а уж лесть среди младших офицеров вообще не в ходу. Наградили ли тебя Крестом Виктории, выиграл ли ты общенациональный кубок в стипль-чезе или общеармейский чемпионат боксеров-тяжеловесов, ты не услышишь от товарищей ничего, кроме совета не пьянеть от успеха. В политике же, видимо, дело обстояло иначе. Здесь елей лился потоком. Моего отца, с которым обошлись так некрасиво, превозносили в самых высокопарных выражениях, называя крупнейшим из лидеров консервативной партии за всю ее историю. Что же касается моих похождений на Кубе, в индийском пограничье и на берегах Нила, то единственное, на что мне оставалось надеяться, это чтобы в полку не узнали, как их расписывал председатель. Когда же он запел соловьем, восхваляя мою храбрость и «мастерское владение как мечом, так и пером», я испугался, что услышу крики из публики: «Ерунда! Хватит вздор молоть!» или что-нибудь подобное. Но, к моему удивлению и величайшему облегчению, всему этому вняли с благоговением,
А затем наступила моя очередь. Укрепившись сердцем и собравшись с духом, я произнес заготовленную речь. Следуя по хорошо проторенным на репетиции колеям, переходя от пункта к пункту и от постулата к постулату, я чувствовал, что все идет как надо. Аудитория, постепенно увеличившаяся, казалось, слушает меня с удовольствием. Одобрительные возгласы и хлопки раздавались всякий раз, когда я специально делал паузу, чтобы их вызвать, и даже возникали совершенно для меня неожиданно. В конце последовали аплодисменты — громкие и продолжительные. Значит, все-таки получилось! И даже без особых усилий! Я и репортер вернулись в Лондон. Он сверил со мной текст и тепло поздравил меня, а на следующий день «Морнинг пост» посвятила моему выступлению целую колонку и вдобавок — подумать только! — предварила текст вступительным словом от редакции, в котором приветствовала появление на политическом небосклоне новой фигуры. Я был чрезвычайно доволен и собой, и тем, как все складывалось, и в этом настроении отбыл в Индию.
Теперь настал черед обратиться к другим, более серьезным вещам. Все офицеры моего полка провели сбор средств, чтобы послать нашу поло-команду на турнир в Мируте. Тридцать пони отправились специальным обозом в тысячечетырехсотмильное путешествие под присмотром старшины. Помимо конюхов их сопровождали несколько самых надежных наших унтер-офицеров, включая сержанта-подковщика. Вся команда подчинялась старшине. Обоз покрывал каждый день по двести миль, и каждый вечер лошадей выгружали, чтобы они отдохнули и подразмялись. В результате к пункту назначения пони прибыли в форме, ничуть не уступавшей той, в какой находились вначале. Мы путешествовали отдельно, но приехали с ними одновременно. Существовала договоренность, что мы недели две потренируемся в Джодпуре, прежде чем отправляться в Мирут. Здесь нас принимал достославный сэр Пертаб Сингх. Сэр Пертаб был регентом Джодпура, поскольку его племянник махараджа еще не вошел в возраст. Он по-царски принимал нас в своей прохладной каменной резиденции. Каждый вечер он сам и его молодые родичи (двое из которых — Гурджи и Докул Сингх — были такими искусниками, каких даже в Индии мало), а также другие местные вельможи натаскивали нас в умно продуманных тренировочных матчах. Старый Пертаб, обожавший поло почти так же, как войну, то и дело прерывал игру, растолковывая нам наши ошибки и указывая, как можно было бы усовершенствовать тактику. «Живее, живее и легче, летайте, как мухи летают!» — покрикивал он, подгоняя нас. Носясь по полю, мы поднимали клубы красной пыли. Клубы эти подхватывал крепкий ветерок, чем иногда неприятно осложнялась игра — из-за красной завесы вдруг вылетали стрелой фигуры в тюрбанах или неожиданно над самым ухом твоим просвистывал мяч. Следить за тем, что делали другие игроки, было трудно, и приходилось двигаться, стараясь не попадать в тучи пыли. Раджпутам такая обстановка была привычна, а вскоре и их гостей она перестала беспокоить.
Вечером накануне отъезда в Мирут со мной произошел прискорбный случай. Спускаясь к ужину, я поскользнулся на лестнице, и у меня выскочило плечо. Я довольно ловко его вправил, но продолжал ощущать неудобство и напряжение в мускулах. А наутро я практически не мог пошевелить правой рукой. Из опыта я знал, что раньше чем недели через три я не смогу с силой ударить по мячу, как того требует игра в поло, и даже тогда из предосторожности придется придерживать локоть петлей на расстоянии нескольких дюймов от тела. Турнир начинался через четыре дня. Читатель может вообразить мою досаду. Рука моя за последнее время очень окрепла, и я отлично справлялся с ролью форварда. И вот я в одночасье превратился в калеку. К счастью, мы взяли с собой запасного пятого игрока, и, когда товарищи за мной зашли, я их огорчил, сказав, что им придется обойтись без меня. Весь следующий день они самым серьезнейшим образом обсуждали ситуацию, после чего наш капитан известил меня об их решении: я выйду на поле, несмотря ни на что. Если я даже и не смогу бить по мячу, а буду только держать клюшку, мое знание игры и нашей командной манеры, по их мнению, — наилучший залог успеха. Уверившись, что решение это принято не из Сострадания, а в интересах дела, я согласился и обещал постараться. В то время существовало правило офсайда, и форвард находился в постоянном противоборстве с чужим защитником, который, вертясь на своем пони, упорно старался загнать противника в офсайд. Если форварду удавалось «пасти» защитника, блокировать каждый его поворот, то команде он приносил больше пользы, чем если бы только и делал, что беспрестанно бил по мячу. Нам было известно, что у самых сильных наших соперников, 4-го драгунского полка, в защите играет грозный капитан Хардрес Ллойд, позднее выступавший против сборной Соединенных Штатов.
Итак, с накрепко прикрученным к боку локтем, с трудом и болью манипулируя клюшкой, я отыграл два матча. В обоих мы одержали победу, и хотя вклад мой в нее был весьма ограничен, товарищи мои вроде остались мной довольны. Наш главный нападающий Альберт Савори был блистательным бомбардиром, я же расчищал ему путь. Поло — царица всех игр, ибо соединяет в себе удовольствие бить по мячу, лежащее в основе многих забав, с удовольствием скакать и управлять лошадью, к чему добавляется сложная и слаженная командная работа, которая составляет суть футбола и бейсбола и в которой хорошая комбинация куда более важна, чем отдельные ее звенья.
Великий день наконец настал. Как мы и предвидели, в финале мы встретились с командой 4-го драгунского гвардейского полка. С самого начала борьба приобрела остроту, так как с противником мы были на равных. Мы носились туда-сюда по гладкому, утоптанному полю, где мазали редко и каждый знал точно, кому пасовать. Довольно быстро мы забили противнику гол, а он нам — два, после чего игра зависла на мертвой точке. Я не оставлял своего защитника и, будучи ездоком ловким, сильно его донимал. Внезапно посреди общей свалки у вражеских ворот я заметил пущенный прямо на меня крученый мяч. Он подкатывался ко мне слева. Я умудрился перекинуть клюшку и, свесившись с седла, слабым ударом направить его вперед. Мяч проскочил в ворота. Два-два! За исключением калеки-форварда, команда наша была и впрямь очень сильной. Нашему капитану Реджинальду Хору, игравшему в полузащите, в Индии не было равных. Наш защитник Барнс, с которым я был на Кубе, незыблемый как скала, сильными ударами наотмашь, почти безошибочно слал мяч именно туда, где его поджидали Савори и я, расчищающий ему дорогу. Целых три года это соревнование было нашей главной
Я вынужден пояснить, что в индийском поло в то время, дабы избежать ничьих, учитывались добавочные голы. С обеих сторон ворот флажками отмечалось расстояние в половину ширины ворот, и, если мяч не попадал в ворота, а проходил между ними и флажками, засчитывался добавочный гол. Настоящими голами эти добавочные, сколько бы их ни было, не становились, но если голов бывало поровну, тогда дело решали добавочные. К несчастью, в добавочных противник имел перевес. Не успей мы забить еще один гол, это было бы поражением. И тут удача еще раз улыбнулась мне: я чуть-чуть коснулся мяча между конских копыт, и он срикошетил в цель. Так подошел к концу седьмой «чакэ».
К последнему периоду мы имели четыре гола и три добавочных, в то время как у противника было три гола и четыре добавочных. Таким образом, забив еще один гол, они не просто бы сравняли счет, а стали бы победителями турнира!Редко мне приходилось видеть такую напряженную сосредоточенность, какую наблюдал я на лицах игроков обеих команд в эти минуты. Казалось, что речь шла вовсе не об исходе игры, а о жизни и смерти. Коллизии куда серьезнее и то не порождают столько эмоций. Этот последний период остался в моей памяти лишь как бешеная скачка по полю в отчаянных атаках и контратаках. Я только и думал: «Боже, пусть скорее придет ночь или Блюхер!» [32] И они пришли в виде самых сладостных из когда-либо слышанных мною звуков: прозвучал гонг, возвестивший об окончании матча и позволивший нам, измученным, истекающим потом, воскликнуть: «Межполковой турнир 1899 года мы выиграли!» Последовали бурные и продолжительные изъявления восторга, глубокое чувство внутреннего удовлетворения, ночное застолье в честь победы, на котором не обошлось без винопития. Не стоит упрекать за эту радость и этот азарт молодых людей, съехавшихся из многих полков. Мало кому из тех веселых здоровяков суждено было дожить до преклонных лет. Что же касается нашей команды, то больше мы не играли. Год спустя Альберт Савори погиб в Трансваале, Барнс получил тяжелое ранение в Натале, я же занялся сидячей работой политика, к тому же плечо мое все чаще стало меня подводить. Для нас это было тогда или никогда, впоследствии же ни один кавалерийский полк из Южной Индии не повторил нашего успеха.
32
Слова герцога Веллингтона, сказанные им при Ватерлоо 18 июня 1815 г., когда англичане начали прогибаться под натиском войска Наполеона и спасти ситуацию могло лишь прибытие прусской армии под командованием маршала Блюхера.
Мои полковые товарищи очень тепло меня проводили. За последним нашим совместным ужином они удостоили меня редчайшего из комплиментов — выпили за мое здоровье. Какие же счастливые годы провел я рядом с ними, каких верных друзей приобрел! Для каждого из нас это было великой школой. Дисциплина и товарищество — вот чему научила нас эта школа, и уроки эти, возможно, не менее ценны, чем академические знания, даваемые университетами. Хотя, конечно, неплохо бы их сочетать.
Между тем я упорно продолжал трудиться над своей «Войной на реке», размахиваясь все шире. Из простой хроники Омдурманской кампании мое сочинение, разрастаясь назад, превращалось едва ли не в историю краха и спасения Судана. Я прочел десятки книг, по существу, освоив все, что было опубликовано по данной теме, и теперь материала моего хватало на два толстенных тома. В своем изложении я старался сочетать стили Маколея и Гиббона — маколеевскую россыпь антитез с гиббоновскими раскатистыми фразами и притяжательными конструкциямя, — вставляя порой и что-то свое. Я пришел к пониманию, что в писании, а особенно в повествовательной прозе, важно умение строить не только фразу, но и период, выделяемый абзацем. Причем важно в одинаковой степени. Маколей — великий мастер периода. Как фраза заключает в себе мысль во всей ее полноте, так и период должен охватывать целостный эпизод. И как фразам надлежит следовать друг за другом, складываясь в гармоническое единство, так и периоды должны смыкаться, подобно сцеплениям железнодорожных вагонов. Начал сознавать я также и необходимость деления на главы. Каждая глава должна быть самодостаточной и равноценной другим, близкой им по длине. Случается, что главы вычленяются сами собой, но трудность возникает тогда, когда приходится вплетать чужеродные эпизоды в представляющуюся монолитной тему. В завершение следует внимательно изучить сочинение как целостность и добиться строгой его пропорциональности от начала и до конца. Я уже знал, что ключом к легкости повествования является хронология, и успел понять: коли «правильно хочешь писать — старайся правильно мыслить» [33] . Я остерегался впасть в ошибку многих пишущих бедолаг, начинающих, так сказать, «от Адама»: «За четыре тысячи лет до Всемирного потопа…», и постоянно держал в памяти одно из любимых моих французских изречений: «L’art d’^etre ennyeux, c’est de tout dire» [34] . Мне и сейчас грех об этом забывать.
33
Гораций. О поэтическом искусстве. Перевод А. Фета.
34
«Договаривать все до конца — верный способ наскучить» (фр.). — Афоризм Вольтера.
Писать книгу было огромным удовольствием. С книгой живешь. Она делается твоим товарищем, она окружает тебя неосязаемым, прозрачным коконом твоих мыслей и интересов. В каком-то смысле ты чувствуешь себя золотой рыбкой в стеклянном сосуде, особенном тем, что рыбка сама его для себя создала. И этот сосуд везде был со мной. В дороге он не расплескивался, и с ним я ни одной минуты не скучал. То надо было протирать стекло, то добавлять или убавлять содержимое, то укреплять стенки. В жизни я часто подмечал сходство между вещами совершенно разнородными. Сочинительство можно сравнить со строительством дома, или планированием военной операции, или писанием картины. Техника другая, фактура другая, но принцип тот же. Нужно подготовить основу, затем собрать материал, и заключение своей тяжестью не должно раздавить зачин. А напоследок можно заняться и украшательством. Законченность же работе придает ее соответствие замыслу. В сражениях, однако, есть то отличие, что в ход их постоянно вмешивается противник: он вечно срывает все планы, поэтому лучшими генералами становятся те, кто умеет достигать задуманного, действуя по ситуации.