Мои волки. Любовь истинная и нет
Шрифт:
Он явно мылся, и не один раз. Совершенно точно пользовался специальными салфетками. Пытался уничтожить улики, да только ничего не вышло. Я все равно почувствовала то, что от меня надеялись скрыть: Гор с кем-то трахался. Не так давно.
У меня нет никакого морального права закатывать истерики или упрекать бывшего жениха в измене. Мы расстались. Гор волен делать все что вздумается. Иметь кого захочет, не заботясь о моих чувствах. В наших отношениях поставлена жирная точка.
Или я ошибаюсь?
Почему-то же он пришел.
А чего я сама жду от этой встречи?
Тишина между нами звенит, напряжение растет. Кислород постепенно исчезает из комнаты. Мои вдохи и выдохи становятся все длиннее, но пальцы не дрожат — больше нет. Я терпеливо жду, пока Гор скажет то, ради чего пришел.
И он говорит. Уверенно. Не отводя взгляда.
— Элен, вернись ко мне. Мне плохо без тебя. Давай забудем о том, что было. Я собираюсь уйти из стаи. Начать новую жизнь. Все с чистого листа. Пойдем со мной. Если разрешишь, я поставлю тебе метку. Пожалуйста, будь моей самкой.
От изумления я немею, но быстро беру себя в руки. Cовсем недавно я мечтала услышать от Гора такие слова. Душу готова была продать, чтобы любимый меня простил и вернулся. Отчего же теперь мой тон язвителен, полон сарказма?
— Я, вообще-то, беременна. Не от тебя. Или ты забыл?
Взгляд Гора падает на выпирающий живот. Ни ночнушка, ни халат не способны скрыть мое состояние.
— Я помню, — медленно говорит волк и смотрит, долго, пристально, так, что хочется отвернуться.
— И? Все равно согласен поставить метку? Собираешься растить чужого ребенка?
— Собираюсь растить чужого ребенка.
О предки, услышь я это месяц назад, скакала бы от счастья до потолка. Помани меня Гор пальцем, и я бы ковриком расстелилась у его ног. Вприпрыжку бы побежала заглаживать свою вину. Месяц назад. Не сейчас.
Когда-то я дышала этим мужчиной, жила им, из кожи вон лезла, пытаясь быть для него лучшей, самой-самой, а теперь смотрела в некогда любимое лицо и чувствовала недоумение.
Столько лет ломать себя… Ради чего?
— Нет, — я качаю головой и пячусь к двери. — Я не хочу быть твоей самкой. Мне это больше не нужно.
Глаза Гора распахиваются. Брови взлетают вверх. Он не ожидал такого ответа, считал меня прежней, беззаветно влюбленной в него Элен — дурочкой, готовой броситься ему в объятия по щелчку пальцев. Но я изменилась. Стала другой.
Дар речи возвращается к моему бывшему далеко не сразу.
— Почему? Почему ты отказываешься…
— Мне надоело.
— Я не понимаю.
Он и правда не понимает. Не понимает, насколько тяжело себя насиловать, играть роль сексуальной куклы, мило улыбаться, когда на душе паршиво и хочется разрыдаться от страха и напряжения. Но я объясню ему. Почему бы и нет?
— Надоело казаться идеальной. Знаешь, я ненавижу красные платья, каблуки, косметику. Ненавижу одеваться как шлюха.
Гор хмурится. До него по-прежнему
— И? При чем здесь это? Как связан твой отказ с тем, что ты не любишь красные платья?
Его непонимание бесит.
— Я одевалась так для тебя! Чтобы быть привлекательной. Для тебя! Потому что красные платья нравились тебе.
— Элен, это какой-то бред. Я ничего не требовал. Ни о чем не просил.
— Не просил, но я боялась тебя потерять. Тонны косметики, каблуки, неудобное кружевное белье. Я хотела быть в твоем вкусе.
Гор с силой трет лицо ладонями. Проходится вдоль стола, чертыхаясь сквозь зубы.
— Дебилизм. С чего ты взяла, что мне нравятся красные платья? Что я фанат размалеванных кукол? Мой любимый цвет, вообще-то, синий. Но даже если бы ты носила серые бабушкины балахоны, даже если бы серо-буро-малиновые, я бы все равно тебя любил. Почему мы вообще обсуждаем сраную одежду? У меня мозг сейчас взорвется. Я тебе про метку, а ты мне про гребаные тряпки. Какая, к черту, разница, как ты выглядишь, Элен? Мы с тобой были вместе пять лет. Пять лет! Или думаешь, что все эти годы я жил с тобой из-за длинных ног и упругой задницы? Очнись! Вокруг меня вились сотни красоток с такими же ногами и задницами. Но я любил тебя. Тебя. Из-за красных платьев? Ты смеешься надо мной?
Мне нечего ответить. Я ошеломлена. Все вдруг становится с ног на голову, переворачивается вверх тормашками.
— Я спала накрашенная, чтобы…
— Боги, Элен! — Гор раздраженно лохматит волосы. — Опять ты за свое. У нас нет более серьезных тем для разговора? Ты спала накрашенная. Чтобы я, упаси духи, не увидел в тебе живую женщину? Так я видел. Видел тебя без косметики. Сюрприз! Ты болела, помнишь? Лежала на кровати бледная и растрепанная. А под глазами у тебя были вот такие, — Гор показывает на себе, — черные круги.
Я качаю головой. Не могу осознать то, что услышала. Получается… я все себе придумала? Сама придумала — сама поверила?
Принять эту мысль тяжело. Она, эта мысль, ломает привычную картину мира. Превращает меня из жертвы в идиотку, виноватую в собственных проблемах. А чувствовать себя идиотом никому не нравится. Потому первое безотчетное желание — оправдать свои ошибки, переложить ответственность на Гора. И мне есть что ему предъявить.
— Я не хотела спать с двумя мужчинами. Когда ты предложил мне попробовать втроем, я не хотела.
Мои слова заставляют Гора окаменеть. Я в буквальном смысле вижу, как на его лицо набегает тень и черты теряют подвижность.
— Ты не хотела, — повторяет он то, что я сказала, а потом кричит. Кричит, не заботясь о тонких стенах, о невольных свидетелях, о том, что мои родители могут находиться в соседней комнате: — Элен, черт возьми, так почему ты молчала? Почему согласилась? Думаешь, я не услышал бы твоего «нет»?
— Думаю, ты мог меня бросить, — говорю я и снова чувствую себя дурой.