Мои воспоминания (в 3-х томах)

Волконский Сергей Михайлович

Так расходилась веселая компания, провожая друг друга по домам. И долго еще в пустых и сонных улицах гулко раздавались то смех, то говор, то опять рукоплескания.

– - Должно быть, опять к нашим графинюшкам какая-нибудь столичная знаменитость приехала; как провожают!
– - говорила аптекарша, укладывая спать своего супруга...

Да, ни один новичок еще ни разу не отгадал. Да как же было не ошибиться, когда при входе в гостиную его прямо подводили к старшей, ей представляли? И, надо сказать, этому обряду представления она умела придавать особенную торжественность: это не было простое ознакомление -- это было искус, своего рода посвящение, необходимое для приобретения права бывать в доме. "Удивительно, -- говорили ее друзья, --

как графиня Марта, с обычными своими посетителями такая обходительная и непринужденная, в этих случаях как будто принимает роль на себя". И действительно: она на эти несколько минут вдруг становилась принцессой. Она вставала с кресла, все следовали ее примеру, и тогда один из друзей подводил и называл нового гостя, она задавала ему несколько совсем ничего не значащих вопросов, изъявляла ему надежду, что они будут иметь удовольствие видаться, затем легким наклонением головы давала ему отпуск и тут же, как бы спохватившись, неизменно говорила: "Сестра, представляю вам такого-то". Гость кланялся, графиня Марта садилась на свое место, и это служило сигналом для других. Тот холод, который несколько секунд царил в гостиной, мгновенно пропадал среди непринужденной болтовни, шуток и смеха.

Ну как же было не ошибиться? Ясно, что старшая была хозяйка и глава, а при французском обычае говорить "мадам" всем особам известного возраста, не могло и в голову прийти тому, кто у них бывал в первый раз, что она была девицей, а младшая была вдова. А между тем это было верно: графиня Аделаида Кастель дю Пик вот уже два года как была мадам Ворниш. В этом, конечно, крылась основная из фактических причин, обусловливавших различие обеих сестер. Замужество положило сильную печать не столько на характер графини Аделаиды, сколько на то положение, в какое она сама себя ставила в отношении сестры.

Но для того, чтобы это хорошенько понять, надо иметь в виду и личность ее мужа, и трагические обстоятельства ее кратковременного супружества.

Это было на третьем году после их переезда в город. Один из обычных гостей кастельских понедельников спросил однажды графиню Марту, может ли он привести ей в следующий раз некоего Борниша, бывшего депутата, желающего поселиться на покой в недавно приобретенном поместье.

– - Мосье Борниш?
– - медленно переспросила сухощавая графиня, подняв одну карту над разложенным пасьянсом и довольно долго держа ее в этом положении, так что трудно было понять, над чем, собственно, она колеблется: над тем ли, что ответить, или над тем, куда пристроить карту; но последняя нашла свое место, пасьянс пошел своим чередом, и графиня, как будто вспомнив что-то, сказала несколько брезгливым тоном: -- Я знала одного Борниша лет двадцать тому назад у моего отца, когда мы еще жили в замке, -- он занимался архивами.

– - Вряд ли тот самый, -- заметил собеседник, -- этот очень богат. А впрочем, нынче состояния сколачиваются так быстро...

– - Все-таки не быстрее, чем распадаются!
– - вздохнула она, и тень пробежала по ее лицу при воспоминании обо всем, что они утратили. Собеседник невольно впал в то неловкое молчание, которое овладевает нами всегда, когда в светском разговоре мы вдруг доходим до той грани, где начинается жизнь чувства и сердца и за черту которой мы уже считаем неловким, а чаще всего просто не умеем и боимся перешагнуть. В это время господа, окончившие партию виста, раздвинули стулья и с интересом окружили пасьянс графини Марты.

– - Вы, кажется, говорили о Борнише?
– - сказал один из них.
– - Он просил меня представить его вам.

– - И вас тоже? Он, видимо, ценит наше знакомство.

– - Что такое Борниш?
– - прищуриваясь, спросил старик с военной бородкой по моде Наполеона, бывший сенатор империи.

– - Борниш? Блестящий и способный человек, бывший депутат, а теперь владелец... да, графиня, вы знаете, что он владелец вашего бывшего замка?

– - Разве мадам Пюжо продала Кастель дю

Пик?

– - Нет, но мадам Пюжо -- мать Борниша по первому мужу, и хотя она объявила, что, пока она жива, замок будет записан на ее имя, но купил его, собственно, сын.

– - Вот вам люди новой Франции!
– - воскликнул бывший сенатор.
– - Скажите пожалуйста, какой избыток роскоши: мы гордимся уже не тем, что мы депутаты, а тем, что мы -- бывшие депутаты; мы, видите ли, уж так знатны и так богаты, что отказываемся от того, чего другие добиваются.

(Бывший сенатор, сам человек "недавней" Франции, терпеть не мог людей "новейшей" Франции.)

– - Что ж, это своего рода цинциннатство XIX века.

– - Всегда оптимистичен наш добрейший доктор!
– - заметил старый аббат, не то укоризненно, не то одобрительно покачивая головой.

– - Ну нет, извините, -- вспылил бывший сенатор, не обращая внимания на замечание аббата, -- римский Цинциннат вернулся к тому, что оставил перед отъездом, а эти цинциннаты возвращаются к тому, что награбили после отъезда.

– - Вы и строги и поспешны, граф, -- робко вставил аббат, -- мы еще не знаем, как взглянут дамы на этот вопрос; может быть, графиня Марта и графиня Аделаида пожелают быть знакомы с господином Борнишем, и тогда...

– - Мои политические убеждения никогда не заставляют меня забыть предписания вежливости по отношению к тем, кого я встречаю в этом доме. Графиням это слишком хорошо известно.

Наступило молчание; ждали, что скажет графиня Марта. Дело в том, что весь этот разговор был подготовлен заранее; кроме аббата, все были в заговоре, и главный интерес этого понедельника заключался в том, как будет решен вопрос, в течение многих дней занимавший членов маленького общества, и будет ли Борниш принят бывшими владельцами Кастель дю Пик.

Но графиня была очень занята пасьянсом и даже немножко приговаривала. Гости с нетерпением замечали, что карты интересуют ее больше вопроса о Борнише; по крайней мере она отвечала на него совсем как-то вскользь, как бы на самую не важную подробность, тогда как названия карт выговаривала громко и сосредоточенно.

– - Так... Дама на короля, потом так... да если мосье Борниш тот самый, которого я встречала в библиотеке покойного графа Кастель дю Пика, то... тройка на четверку... тогда не нужно представления, -- мы уже знакомы; а если... семерка сюда, шестерка на семерку... если это другой, то опять-таки, раз мы были принуждены встретиться с его матерью... двойка, тройка, четверка... и с его сестрой... пятерка, шестерка семерка... то я не вижу причины отказать ему... восьмерка, девятка, десятка... валет, дама, король.

Пасьянс графини вышел. Она встала; начались прощания.

Обычное замедление в дверях между гостиной и передней, обычные вопросы о том, какова погода, какой сегодня вечер и что обещает на завтра, обычные предложения дать зонтик, фонарь или даже проводника; затем рукопожатия, благодарения, пожелания -- и гости высыпали на крыльцо.

В следующий понедельник состоялось представление. Борниш оказался тот самый. Графиня Марта решилась было не заговаривать о его прошлом, думая, что бывший депутат может принять за не совсем любезный намек упоминание о его секретарстве в доме ее отца; но он сам с первых же слов заговорил о том, что называл "одною из счастливейших эпох своей юности". Он говорил смело, развязно и, надо отдать ему справедливость, несмотря на таившееся под каждым его движением нахальство, держал себя с полным тактом. Его подвели к графине Аделаиде, с которой он не был знаком, так как в то время, когда он работал в архивах старого графа, она, пятнадцатилетняя девочка, уже года четыре как проживала в Нормандии, у старой тетки. Она привстала с кресел, и при этом у нее скатился на пол клубок; он живо подобрал его, нарядным движением подал ей, она приняла клубок сконфузившись, покраснела и села на свое место. Так состоялось представление.