Мои воспоминания. Брусиловский прорыв
Шрифт:
Протекали 1918, 1919 и частью 1920-й годы. Я болел, ничего не делал, жена продавала вещи, в квартире был страшный холод. Мне помогали продуктами и деньгами совершенно мне неведомые люди. Читали мы в газетах и страшно волновались, следя за движением Колчака, Деникина, Юденича. Вопреки своему разуму и логическим выводам, ибо я был глубоко убежден в неосуществимости их планов, сердцем ждал их и хотел им успеха.
В том-то и горе моей души. Но мне присылал постоянно H. A. Бабиков [123] всевозможные сведения окольными путями. Я понимал на лету, что он хочет мне сказать. Он служил в штабе Красной армии. Для меня роль его была ясна, мне страшно было за него. Когда его арестовали, я понял, что ему несдобровать. Бедняга, он строил планы спасения России, но большевики его перехватили. А главное,
123
Генерал-майор Ген. штаба Ник. Александ. Бабиков был у меня на фронте, я его хорошо знал. (Примеч. авт.)
Так мне в то время говорили. Разгильдяйство, преступное ротозейство белых при отступлении и передаче территории в руки красных неоднократно губили многих нужных России людей. Та же история много раз повторялась, когда за границей эмигранты в своих газетах или просто в болтовне распоясывались и подводили своим красноречием многих и многих живущих в России людей. А в особенности губительно это было для духовенства, и, главное, для нашего бедного мученика – патриарха Тихона. Но об этом речь впереди. Вернусь обратно.
С того уже времени Бабиков и Клембовский завлекали меня на службу. Чем они руководились, могу только догадываться. На одно из таких предложений я отвечал письменно, и черновик письма привожу целиком.
Глубокоуважаемый и дорогой Владислав Наполеонович, обдумав предложение Ваше от имени H. A. Бабикова, я посоветовался с врачами, которые меня лечат. Они настоятельно требуют этим летом усердного лечения моей раненой ноги, так как суставы пока плохо гнутся, а сама рана часто открывается и вылезают осколки костей. Кроме того, желудок мой очень плох и врачи опасаются какой-то круглой язвы.
При таком состоянии здоровья я бы мог поступить членом Военно-законодательного совета, при условии разрешить мне этим летом отпуск на два месяца в Одессу, для лечения на лимане. Так как ныне Украина стала также Советской республикой, то думаю, что тут препятствий быть не может. Если это возможно, то, может быть, я мог бы быть принятым на службу по возвращении, по окончании лечения. Во всяком случае, прошу передать мою сердечную благодарность H. A. Бабикову за его ко мне внимание и не отказать принять мою Вам сердечную признательность за Вашу любезность и дружеское отношение. Неизменно от всей души Вам преданный друг и боевой товарищ А. Брусилов» [124] .
124
После того как Бабикова арестовали, мы иногда встречали его жену Нину Викторовну у Яковлевых и других общих знакомых. Потом на улице ее видели, с каждым разом ее вид был хуже и хуже. Будучи прекрасной пианисткой, она давала уроки музыки и, ожидая возвращения мужа, нам казалось, постепенно лишалась рассудка. Она уверяла, что он скоро вернется из ссылки, что ей наверное это говорили. Зная, что он расстрелян, мы не разуверяли несчастную женщину. Потом она исчезла. За отъездом Яковлевых в Петроград не у кого было и спросить о ней. Так часто случалось: мы переставали встречать кого-либо в церкви или на улице. Вспомнив о нем, переглядывались и крестились: или в тюрьме, или убит, или умер!.. Мы помогали многим, но всем помочь не могли. (Примеч. авт.)
Из этого письма мне теперь самому видно, как я колебался, отвиливал от службы и не отдавал себе отчета, чего, собственно, они от меня хотят. Положение моей семьи день ото дня становилось хуже, вещи не покупались, наступал голод. Лечиться ехать было не на что, все это были одни разговоры и предлог вежливо отклонить поступление на службу.
Я забыл упомянуть, что приблизительно в декабре 1918 г. меня освободили от домашнего ареста, взяв предварительно подписку о невыезде из Москвы. Хотя вскоре затем я получил по почте извещение, что это обязательство с меня снимается и что я могу ехать куда хочу, но я посмотрел на это, как на провокационную выходку, безразличную
Эту зиму мы прожили сравнительно благополучно. С нами устроились кузина жены М. А. Остроградская с дочерью и внуком. У них отобрали их имение в Калужской губернии, и они приехали ютиться с нами. Также старинная знакомая жены – Вера Михайловна Козлова поселилась у нас. Всем было плохо, и мы кое-как перебивались. В нижнем этаже поселилась красивая аристократка Анчарова, ее выбрали председательницей домового комитета, и благодаря ее энергии и неустрашимости ей удавалось доставать немного нефти для центрального отопления, и у нас атмосфера в комнатах доходила до 7–8 тепла.
В смысле продовольствия, к нам приходили неизвестные нам люди, приносили кто муку, кто масло, кто крупу. Но у всех было вообще так мало продуктов, что эти благожелательные люди могли нам уделять все меньше и меньше. Присылали также небольшие суммы денег. Большинство из этих жертвователей так и остались для нас неизвестными, а с некоторыми мы познакомились и впоследствии дружески сошлись.
Крестьяне, покупавшие у нас вещи, разгласили соседям, как плохо мне живется, и некоторые из них были жулики, дававшие гроши за прекрасное носильное платье и мебель; другие, нашлись такие (были между ними и бывшие солдаты моей армии), что стали привозить картошку, овощей, молоко, хлеб, с поклонами, слезами, благословениями, и ничего, ни копейки, не брали.
Они говорили мне, что понимают меня и ценят, что я остался в России, не захотел отделаться от них; они уверяли меня, что я прав, в том, что весь русский народ поймет со временем свою ошибку, воскреснет и тем более оценит то, что я ни при какой обстановке не хотел отделиться от него. Я старался им внушить, что верю тому, что большевизм пройдет, а те, которые остались с ними в России, постараются упорядочить жизнь и направить народные массы по правильному пути. В дальнейшем эти разговоры велись в деревнях, куда меня приглашали, как на дачу, гостить в избах.
Из бывших генералов, моих сослуживцев, я видел раз или два Н. Н. Стогова [125] . Знал, что он служил одно время начальником Главного красного штаба. Еще когда меня арестовали, он был у жены моей. Она и ее сестра мне рассказывали, как тронуло их то, что он, единственный мой бывший сослуживец, не побоялся прийти выразить сочувствие им. А Москва была переполнена ими, бывшими моими сослуживцами.
Потом он был сменен, арестован, потом бежал. С ним вместе, кажется, бежал и генерал Левицкий [126] . Последний был женат на красавице, прелестной Верочке Безкровной, дочери командира Крымского полка в Виннице. Она служила на сцене, раз или два была у нас. Мы знали, что А. И. Южин и многие видные артисты ей покровительствуют и поэтому были спокойны за нее. С артистами тогда носились и считались, ее генеральство стушевывалось.
125
Николай Николаевич Стогов (1872–1959) – генерал-лейтенант (1917), в годы Первой мировой войны – генерал-квартирмейстер, затем начальник штаба 8-й армии, командующий 16-м армейским корпусом, начальник штаба армий Юго-Западного фронта. Вступил в РККА, с мая по август 1918 г. занимал должность начальника Всеросглавштаба РККА. Сотрудничал с подпольными антибольшевистскими организациями, несколько раз арестовывался ВЧК. После очередного ареста и освобождения выехал в Польшу, откуда перебрался к белым на юг России. В 1920 г. эмигрировал в Югославию, жил во Франции.
126
Борис Антонович Левицкий (1884–1919?) – генерал-майор (1917), в 1917 г. занимал должность генерал-квартирмейстера штаба 8-й армии, затем был генералом для поручений при Верховном главнокомандующем и начальником военного кабинета министра-председателя А. Ф. Керенского.
Но ничего не помогло!.. Когда Стогов и Левицкий бежали, то жены их немедленно были арестованы и расстреляны. За них многие хлопотали. Это было большим потрясением для моей жены и сестры. Это было страшное время.
Когда сестра жены – Елена Владимировна – решилась искать службу, то Н. Н. Стогов помог ей устроиться в Военном архиве, ибо до того А. И. Южин (Сумбатов), с которым семья моей жены была знакома с юных лет по Кавказу, старался ее устроить в Наркомпросе (Народный комиссариат просвещения), но ничего из этого не вышло.