Мольба Мариам
Шрифт:
Я не ответила и лишь в глубине души принялась ругать себя, что надела столь неподходящую обувь для человека с больной лодыжкой.
Оба уселись рядом, стараясь найти повод, чтобы арестовать нас. Слава Аллаху, уже через несколько минут объявили посадку на наш рейс. Я принялась целовать и обнимать маму, дядю и кузину. Мама заплакала, и мы с папой тоже расчувствовались. Никто не знал, когда мы увидимся вновь.
Выходя из зала ожидания, я ощутила на себе взгляды полицейских. Я попыталась прихрамывать, но актриса из меня всегда была никудышная, и поняла, что они видят меня насквозь. Однако полицейские ничего не сделали,
Когда мы с папой вошли в салон самолета и устроились на своих местах, я уже разрыдалась по-настоящему. Несмотря ни на что, я любила свою страну. И глубоко внутри чувствовала, что больше никогда ее не увижу.
Папа тоже был перевозбужден утренними событиями.
— Больше всего я хочу жить и умереть здесь, в стране, где я родился, — промолвил он, пытаясь справиться со слезами. — Жизнь моя погружается в страшные сумерки.
Он повернулся к иллюминатору, и я последовала его примеру, чтобы сохранить в памяти бесценные воспоминания. И тут мы оба с изумлением увидели множество советских самолетов, из которых выгружали танки, вооружение и солдат. Русские солдаты бежали по взлетным полосам. Что это?
У меня перехватило дыхание, а папа побледнел.
Афганистан стоял на пороге каких-то значительных событий. Неужто мы наблюдали военное вторжение русского чудовища?
Папу начала бить дрожь. Он, стиснув зубы, вглядывался в иллюминатор до последнего мгновения, пока мы не взлетели. За два часа полета до Нью-Дели он не проронил ни слова.
ГЛАВА 11
В течение многих лет Нью-Дели был местом нашего семейного отдыха. Мы всегда приезжали в этот город, обуреваемые радостными предчувствиями. Однако в тот день, 27 декабря, мы выходили из самолета в крайне мрачном настроении. Прежде всего мы направились к мистеру и миссис Дилеп, индийской чете, у которой обычно останавливались и которая была изумлена нашим неожиданным приездом. Однако они оказались настолько гостеприимны, что уже через несколько минут на столе стоял изысканный индийский обед. Во время трапезы папа сообщил им о тяжелых временах, наступивших в Афганистане. Они с сочувствием отнеслись к нашему отчаянному положению.
Извинившись, я вышла из-за стола, чтобы достать мешочек с афганской землей, спрятанный в моем бюстгальтере.
— Папа, смотри. Это тебе, — объявила я, вернувшись в комнату.
Папа кинул на мешочек недоуменный взгляд, пока до него не дошло, какой ценностью обладает этот предмет. Он схватил меня в объятия и начал покрывать поцелуями.
После обеда мистер Дилеп проводил нас к маленькому двухкомнатному меблированному домику, который нам предстояло снять. Домик находился недалеко от их места жительства, так что чета Дилеп могла по-прежнему помогать нам.
Надеясь на то, что утро принесет нам известия о причинах советского военного вторжения, я практически сразу легла и крепко проспала до утра, поскольку очень устала.
Я очнулась от громких криков папы:
— Мариам! Вставай! Мариам!
Он слушал свою любимую радиостанцию Би-би-си.
— Мариам! Я не верю своим ушам! Это оккупация! В тот самый момент, когда мы взлетали, Афганистан был оккупирован советскими войсками!
— Что ты сказал?! — потрясенно переспросила я.
— Все убиты. Русские расправились с президентом Амином и всей его семье й.
— Президент
Естественно, прежде всего нас тревожила судьба мамы и остальных наших родственников. Им, несомненно, грозила опасность. И мысль об этом была невыносима.
И тут в домик вбежала Надия. Она училась в медицинской школе в Бангалоре, но, когда мы приехали, папа позвонил ей, и она отпросилась, чтобы встретиться с нами в Нью-Дели.
Папа рассказал Надие обо всем, что произошло в Кабуле с момента ее отъезда. Тогда-то я и узнала многое, о чем даже не догадывалась. Мама настояла на том, чтобы меня сопровождал папа, поскольку ему грозил арест. Приятель, имевший связи в правительстве, предупредил родителей, что коммунисты планируют истребление всех офицеров, которые раньше служили эмиру. Это распоряжение распространялось и на тех, кто давно находился в отставке. Так что, останься папа в Кабуле, его скорее всего казнили бы.
Теперь нам следовало как можно быстрее вызволить из Афганистана маму. Сначала папа попытался воспользоваться легальными способами и написал письмо своему другу в министерстве о том, что у него возобновились симптомы болезни, а я нахожусь на операционном столе, поэтому мы оба нуждаемся в мамином присутствии. Министр ответил, что, к сожалению, маме было отказано в ее просьбе навестить нас в Индии. Впрочем, он обещал еще что-нибудь предпринять, но папа уже понимал, что все это ни к чему не приведет. Русские не позволяли всем членам семьи выезжать за границу, оставляя одного в качестве заложника. Они не сомневались в том, что мы вернемся, если они не выпустят маму.
Тогда папа сообщил, что успел договориться с контрабандистами, обещавшими вывезти маму из Афганистана, если не будет получено официальное разрешение. Мы должны были вызволить ее любыми способами.
Я страшно волновалась, так как понимала, что, если маму поймают при пересечении границы Афганистана, ее казнят прямо на месте.
Папа позвонил маме в Кабул и сказал:
— Сходи к своей тете. — Это был условный сигнал, после которого мама должна была связаться с контрабандистом.
Тот явился в этот же день и принес маме платье, шаровары и шарф — традиционный костюм кочевников. Грязное платье было пропитано запахом пота, чтобы мама не только выглядела как кочевница, но и источала такой же запах. Позднее мама рассказывала, что запах был настолько сильным, что ее чуть не стошнило, однако она заставила себя облачиться в это одеяние.
Папа договорился о том, что тем же путем из страны будет выведен один из племянников мамы по имени Касим. Касим был счастлив, что выбор пал именно на него, так как теперь все члены семьи Хассен, как и клана Хаиль, мечтали покинуть родину.
Все оставляли Афганистан при малейшей возможности.
Когда мама вышла за порог, на улице ее уже ждала машина контрабандиста. Она увидела, что в ней сидит Касим. Он выскочил из машины и собрался помочь сесть в нее.
Позднее мама говорила, что в этот момент ее охватило дурное предчувствие, и она поняла, что ни в коем случае не должна оказаться в этой машине. Она не сомневалась, что впереди ее ждет смертельная опасность.