Мольба Мариам
Шрифт:
Каис вновь позвонил через неделю и заявил, что должен регулярно встречаться с сыном. Он собирался перебраться в Лос-Анджелес.
Я была в ужасе, но не могла его остановить. Америка — свободная страна. После переезда в Лос-Анджелес Каис вновь начал вести себя любезно с моим отцом и демонстрировать себя с самой лучшей стороны. Никто так не умел притворяться. И, к моему ужасу, папа вновь начал покупаться на его чары и забывать о том, каким он был чудовищем.
Однако меня обмануть уже было невозможно. Я знала, что скрывается за маской приличий. И меня тошнило
Я запретила ему одному встречаться с сыном, поэтому всякий раз сопровождала Дюрана, когда он приходил за ним. На пятый или шестой раз я сидела у аптеки и наблюдала за тем, как Дюран играет со своим отцом.
— Мариам, мне нужна зубная паста. Не согласишься купить ее мне? — крикнул Каис, указывая на аптеку за моей спиной.
— Конечно, — потеряв бдительность, ответила я и бросилась в аптеку.
Когда вернулась через пять минут, ни Каиса, ни Дюрана уже поблизости не было. Сердце у меня остановилось. Я начала метаться как безумная в поисках Каиса и своего сына, проклиная собственную глупость.
Мой адвокат не мог поверить в то, что я оказалась столь наивной.
— Суд еще не принял решения о передаче ребенка под вашу полную опеку, — сказал он. — Поэтому мы не можем заявить о том, что Дюран был похищен собственным отцом.
Я была в ужасе и во всем винила себя, не зная, удастся ли мне вернуть сына. Я не представляла, что делать и к кому обратиться, и лишь в ожидании стояла у телефона. По прошествии мучительной недели раздался звонок.
— Я даю тебе сутки на то, чтобы вернуться в Виргинию, — ехидно произнес он. — Я даю тебе сутки на то, чтобы вернуться к супружеской жизни со мной. Иначе я уеду в Афганистан и заберу твоего сына с собой. И ты больше никогда его не увидишь.
Если бы у меня были крылья, я бы тут же ринулась к своему сыну. Я бросила работу, папу и новый дом и уже на следующий день оказалась в Виргинии. Я была готова снести любые унижения, лишь бы мне вернули сына. Но как только я вошла в квартиру Каиса, меня избили и изнасиловали еще до того, как я успела увидеть сына.
Каис взял четырехдневный отгул на работе и непрерывно насиловал меня на протяжении этих бесконечных четырех дней и ночей. А когда он ушел на работу, то запер меня в спальне и оставил стеречь меня одного из своих приятелей, афганского моджахеда, приехавшего в Соединенные Штаты залечивать рану, полученную во время сражения с русскими. Это был безжалостный и неумолимый человек, прекрасно выполнявший обязанности охранника.
Большинство афганских мужчин постоянно в чем-то подозревает женщин. Они считают всех женщин развратницами, а потому полагают, что они должны быть изолированы от посторонних мужчин во избежание сексуальных извращений. И этот моджахед полностью поверил моему мужу, утверждавшему, что я безнравственная женщина. Он легко принял на веру, что я отказываюсь оставаться дома и заботиться о нашем сыне и являюсь настолько порочной, что меня приходится избивать и запирать на ключ. Он заявил, что я такая беспутная, что, если не следить за мной, я брошу мужа и сына и отправлюсь танцевать и совокупляться с другими
В действительности же я жила лишь ради Дюрана, который находился в ужасном состоянии после недельной разлуки со своей матерью. Стоило мне на секунду исчезнуть из поля его зрения, и он тут же начинал истошно кричать. Я не знала, что произошло с моим крошкой за то время, что он находился у отца. Терпение не было присуще Каису. Вполне возможно, что он бил его и морил голодом.
По прошествии месяца мой тюремщик снова отправился воевать в Афганистан. Каис врезал в двери мощные замки и то и дело заезжал с работы домой в неурочное время, чтобы удостовериться, что я не сбежала.
Наступил священный месяц рамадан, но я впервые решила не соблюдать пост с тех пор, как русские вторглись в нашу страну. Постоянное напряжение и непрерывные надругательства истощили меня. Я так исхудала, что кости у меня торчали наружу. Я чувствовала, что погибну, если не сбегу, но мне надо было тщательно спланировать побег, чтобы навеки не потерять своего сына. Я действительно не знала, что делать. Все мои родственники считали, что жизнь моя наладилась, после того как Каис заставил меня позвонить папе и заверить его в том, что мой муж сдержал свое обещание и стал заботливым и любящим. И видимо, все почувствовали облегчение, что я не навлекла бесчестья на семью и отказалась от бракоразводного процесса.
Однако перемены наступили раньше, чем я думала.
Однажды днем Каис вошел на кухню и увидел, что я готовлю еду для себя и Дюрана. При виде того, что я пренебрегаю постом, он широко осклабился.
— Посмотри-ка! Ест во время рамадана. Запад тебя окончательно испортил.
Я прикусила язык, не желая вызвать его гнев. Каис был в дурном настроении, а это всегда заканчивалось для меня побоями.
— Ты чудовищно выглядишь, — заорал он, — худая и отвратительная. Какая у тебя уродливая мать, Дюран, — повернулся он к сыну.
Я продолжала молчать. Дюран начал хныкать — он уже знал, что в присутствии отца следует опасаться непредсказуемых вспышек насилия.
Я сделала вид, что не замечаю этого.
— Пива, — толкнул меня Каис. — Я хочу пива. Ступай в магазин и купи мне пива, — распорядился он.
— Каис, пожалуйста, не пей пива во время рамадана.
— Принеси мне пива, сука! — ощерился он, как дикий зверь. — Ты кому вздумала перечить? Разве ты постишься? Вот и я хочу разговеться с помощью пива.
— Лицемер, — пробормотала я, выходя из кухни. Слишком поздно я поняла, что произнесла это несколько громче, чем предполагала.
— Что ты сказала, сука? — схватив меня за руку, взревел Каис.
Притянув меня к себе, он сжал мне горло и начал душить. Все потемнело перед глазами. Я услышала, как от страха закричал Дюран. Я старалась вырваться, чтобы в последний раз взглянуть на сына, но передо мной плавали лишь черные тени. Паника охватила меня. Своими возражениями я лишила сына матери, и теперь Дюрану предстояло оказаться в руках безумца.
Но тут зазвонил телефон, и его звонок отрезвил Каиса. Хватка его ослабла.