Мольба о милосердии
Шрифт:
«Теперь уже слишком поздно, даже если б я и захотела стать воровкой, а у меня нет ни малейшего желания ею становиться», — подумала Мариста.
Однако все ее существо восставало против чудовищной несправедливости: граф благодаря игре случая получил больше, чем рассчитывал, а ее семья вынуждена прозябать в нищете.
Мариста усилием воли заставила себя не думать о проблемах Энтони и сосредоточилась на непростом вопросе: как быть с их неожиданным гостем?
Брат сказал, он англичанин, но даже если
Размышляя над этим, она была вынуждена признать правоту Энтони: никто из соседей тоже ничего не должен узнать о незнакомце, иначе неизбежны расспросы.
В деревне знали обо всех, кто сюда приезжал.
Вылезти из дилижанса незамеченным было невозможно.
Поскольку новости здесь являлись редкостью, темой для пересудов служила любая мелочь, будь это чья-то курица, которая снесла лишнее яйцо, или чья-то, лошадь, потерявшая подкову.
Мариста рассчитывала, что сейчас, пока все заняты обсуждением графа и его гостей, никто не станет искать поводов для сплетен в Довкот-Хаусе.
Она полагала, мистер Толмарш не замедлит с отъездом, и все подумают, будто он остановился в замке.
Потом она вспомнила, что гости графа ездят в каретах, а не в дилижансах.
Возникла очередная сложность, и Мариста чувствовала, что скоро запутается в вопросах, на которые нет ответов.
Вставать в такую рань не было необходимости, но девушка решила, что лежать нет смысла, потому что она все равно уже не заснет.
Она выбралась из постели и раздвинула шторы.
Накануне, усталая, она заснула так крепко, что даже не слышала дождя.
А теперь воочию увидела последствия настоящей бури, разыгравшейся ночью.
Цветы в саду были сломаны, повсюду блестели лужи.
Море успокоилось, но над ним стлался туман; под его прикрытием лодки в предрассветный час легко проскользнули незамеченными в пещеры под замком.
Однако Мариста не могла избавиться от сознания того, что Энтони, как и все местные контрабандисты, напрасно рисковал, переплывая Ла-Манш летом.
Зимой, когда можно было уходить и возвращаться в течение длинных темных ночей, опасность значительно уменьшалась.
— Благодарю тебя, Господи, за то, что Энтони вернулся благополучно, — прошептала Мариста. — Но прошу тебя, сделай так, чтобы он больше этим не занимался.
В следующий раз его могут ранить.., или даже.., убить!
Ей по-прежнему не давала покоя мысль о таинственном мистере Толмарше, который — кто бы он ни был — заплатил фантастическую сумму за перевоз.
"Он, вероятно, и впрямь был в отчаянии, :
— решила Мариста, — от страха, что французы опять его схватят и бросят в тюрьму".
Ну вот, подумала она, на один вопрос ответ, вроде бы, отыскался.
Но
Мариста оделась и прошла на кухню.
Ханна заваривала себе чай.
— Что-то вы раненько, мисс Мариста! — удивилась она. — Я-то думала, сегодня вы поспите Подольше.
Мариста села за столик.
— Утро такое чудесное, — молвила она. — Наверное, меня разбудило солнышко.
— Дождь полночи не давал мне уснуть, — проворчала Ханна. — Лило как из ведра. Весь пол внизу и вся лестница в мокрых следах.
По ее тону Мариста поняла, что старая горничная догадывается о происхождении этих следов, но Энтони был ее любимцем, а потому за его тайну можно было не опасаться.
Впрочем, Маристе все равно не хотелось говорить на эту тему, и она поспешно сказала:
— Сэр Энтони привел к нам своего друга. Мы уложили его на чердаке..
Немного помолчав, Ханна заметила:
— На днях я положила туда одеяло, но простыней на кровати нет.
— Если он решит остаться еще на одну ночь, мы все устроим, как полагается, — обронила Мариста.
— Прежде чем приводить своих друзей, сэру Энтони следовало бы предупредить меня, — проворчала Ханна. — Мы вряд ли можем позволить себе принимать гостей.
Мариста выложила на стол три соверена, и Ханна посмотрела на них так, будто они олицетворяли мировое зло.
Чуть погодя она сказала:
— Нищим выбирать не приходится, и деньги остаются деньгами, откуда бы они ни взялись, Но если б ваша бедная матушка знала, что творится в этом доме, она перевернулась бы в могиле!
— Я знаю, — тихо произнесла Мариста, — но что мы можем поделать?
— Когда вчера его светлость явился сюда с таким видом, будто этот дом принадлежит ему, да еще и весь мир в придачу, я чуть не сказала ему все, что о нем думаю!
— О Ханна, пожалуйста, будь с ним повежливее, — взмолилась Мариста. — Я надеюсь уговорить его не брать с нас арендную плату.
— Если он возьмет с нас деньги, я буду проклинать его самого и всех его потомков до седьмого колена самыми страшными проклятиями, какие только известны ведьмам и колдунам!
Мариста была поражена ненавистью, прозвучавшей в голосе старой горничной.
— Это не похоже на тебя, Ханна! — воскликнула она. — И вообще, проклинать кого-нибудь — дурно.
— Если его светлость выставит нас отсюда, как выгнал из замка, то могу лишь надеяться, что ему доведется пройти через все адские муки!
Ханна говорила как настоящая ведьма, и Мариста невольно улыбнулась — так необычна была для нее подобная театральность.
А потом серьезно промолвила:
— Грустно это сознавать, Ханна, но все проклятия для него — как с гуся вода. Мне кажется, мольба скорее могла бы тронуть его сердце.