Мольба о милосердии

Картленд Барбара

Он назначил двух смотрителей, в чьи обязанности входило жить в замке и отвечать за сохранность имущества, потом велел закрыть все ставни, запереть все двери и, не дав себе труда поговорить с кем-нибудь, включая сэра Ричарда и леди Рокбурн, уехал.

Кроме смотрителей, в замке остались лишь два садовника.

Всем прочим служащим, включая конюхов, выдали жалованье за две недели.

Затем, не поблагодарив за то, что они сделали в прошлом, и не интересуясь их дальнейшей судьбой, уволили.

— Неужели возможно быть

таким бессердечным? — узнав об этом, печально спросила Летти.

Мариста навсегда запомнила, что ответил отец:

— По-моему, чувства ему вообще незнакомы. Поистине он человек без сердца, и теперь я думаю, все, услышанное мною о нем — чистая правда.

Разумеется, от того, что граф, вступив во владение, даже не соизволил посоветоваться с бывшим хозяином, оскорбление, нанесенное сэру Ричарду, становилось еще более тяжелым.

Он старался не подавать виду, но Мариста, обожествлявшая отца, понимала гораздо лучше, чем Энтони и Летти, как тяжело ему жить, утратив то, что он считал частью своей души.

По ночам она часто лежала без сна, представляя себе, о чем думал отец, когда с совершенно определенной целью уплывал все дальше и дальше в море: он не должен оставлять себе ни малейшего шанса вернуться.

Ла-Манш изобиловал коварными подводными течениями, и пловцу, оказавшемуся вне защиты прибрежных скал, справиться с ними было почти невозможно.

Маристе оставалось утешиться тем, что отец умер быстро и перед смертью не раскаивался в своем отчаянном решении.

Лишь когда маменька присоединилась к нему на небесах и Мариста положила цветы на ее могилу, она поняла, что теперь должна занять место матери и заботиться о семье.

Энтони уже не находил себе места: он мечтал о деньгах, чтобы уехать в Лондон, и ненавидел крошечный дом, в котором чувствовал себя как в тюрьме.

Он унаследовал титул и стал седьмым баронетом, но без гроша в кармане не мог ощутить это в полной мере.

— Хорошо еще, что граф сюда не приезжает и ты можешь кататься верхом по нашим бывшим владениям, — пыталась хоть как-то умиротворить его сестра.

— На чем? — огрызнулся Энтони.

— У нас остались две лошади.

— Те старые клячи, которых никто не хочет покупать! — с ухмылкой произнес он.

— Ах, милый, мне так жаль! — безнадежно воскликнула Мариста.

Энтони обнял сестру одной рукой и привлек к себе.

— Прости, что я рычу как медведь, — извинился он. — Я знаю, тебе так же тяжело, как и мне. Вместо того чтобы каждую ночь танцевать на балах в Лондоне, ты вынуждена торчать в этом болоте без денег, потому что никто не проявляет к нам интереса с тех пор, как мы потеряли замок.

Мариста сама с прискорбием замечала, как на глазах тает круг друзей, некогда тесно общавшихся с ее родителями.

Она пыталась избавиться от тягостных мыслей, но не могла не понимать: это происходит не только из-за того, что они бедны, но еще и потому, что

все члены их семьи слишком красивы и обаятельны.

Ни одна честолюбивая мамаша не хотела бы, чтоб ее дочь была очарована Энтони.

Ему исполнился двадцать один год, и при взгляде на него девичьи сердца начинали биться в учащенном ритме.

Из-за смерти отца ему пришлось оставить Оксфорд, и теперь, не зная, чем заняться, он бесцельно бродил по землям, совсем недавно принадлежавшим его семье, и ездил на двух лошадях, которые остались у них только потому, что были слишком стары.

Мариста при всей своей скромности не могла не сознавать: они обе — и Летти, и она — так прелестны, что затмили бы собой всех ровесниц.

Поэтому их неизменно вычеркивали из списков приглашенных — из опасения, что они вступят в состязание в том виде спорта, который проще всего назвать рынком невест.

Постигнувшее их несчастье заставило Маристу тревожиться не столько о себе, сколько о Летти и Энтони.

Всей душой любя брата, она усердно чистила его костюм, а туфли Энтони благодаря ее усилиям сверкали не менее ослепительно, чем у любого богатого юноши в Сент-Джеймсе.

Однако денег от этого у него не прибавлялось, а они были нужны ему, чтобы ездить, в Лондон, о чем он всегда мечтал.

Пару раз после смерти матери Энтони каким-то таинственным способом все же нашел средства съездить на неделю в столицу — «ублажить себя», как он сам выразился.

— Откуда у тебя деньги? — спросила Мариста.

Энтони замялся.

— Кое-кто мне помогает, — ответил он наконец, стараясь не смотреть на сестру.

— Кто же это? — поинтересовалась Мариста, но Энтони сделал, вид, что не услышал вопроса.

Впрочем, возвращаясь из Лондона в их унылую жизнь, Энтони еще больше мрачнел, и в конце концов он нанялся к соседнему фермеру объезжать лошадей.

Мариста сочла этот его поступок отважным и похвальным.

Сам Энтони не любил говорить о своей работе — она представлялась ему слишком холопской, но деньги, которые он зарабатывал, были единственным доходом, позволяющим им прокормить себя.

Мариста каждый день думала, удастся ли им когда-нибудь выплыть из моря долгов, которых, как она ни старалась, накапливалось все больше и больше.

И вот теперь это ошеломляющее письмо, воистину подобное бомбе!

— 250 фунтов! — воскликнула она. — О Летти, Летти, что же мне делать?

— Тебе остается только одно, — молвила сестра.

— Что именно? — безнадежно взглянула на нее Мариста.

— Ты должна нанести визит графу и заявить ему, что мы не можем столько платить.

— Нанести графу.., визит? — в ужасе переспросила Мариста.

— Бесполезно говорить об этом с кем бы то ни было, — объяснила Летти. — Именно он потребовал арендной платы за дом, который мы считали своим, и ты должна заставить его понять, что дом принадлежит нам.