Молчаливые воды
Шрифт:
– Нет, сеньор. Судно, кажется, брошено. На шлюпбалках не хватает одной спасательной шлюпки, и, судя по виду, корабль покинут давно. Сержант Лугонес проверил с помощью тепловизионного прицела. Ничего. Корабль холодный, как камень.
Эспиноса отпил большой глоток крепкого кофе. Из-за налета во рту вкус показался ему мерзким, и он поморщился.
– Который час?
– Девять утра.
Три часа сна. Он мог не спать и дольше. Они с Хименесом и несколькими сержантами почти всю ночь вели разведку холмов в тылу базы и определяли места возможных засад. Из-за изломов и трещин местность представляла собой
Он закончил одеваться и залпом допил кофе. В животе урчало, но он решил до завтрака осмотреть загадочное судно.
– Разбуди лейтенанта Хименеса.
Одному из рабочих катеров потребовалось всего пятнадцать минут, чтобы пересечь залив. Продувка теплым воздухом творила чудеса. Залив был свободен от льда, но мало того – воздух над самой водой прогрелся до пятидесяти градусов, в то время как на базе его температура была минус десять [48] . За заливом поднималась и опадала на волнах ледяная корка: робкие предвестники лета пытались растопить лед. В открытый океан вела чистая полоса – ее постоянно расчищал ледокол, чтобы поддерживать жизненно важную связь с домом.
48
Плюс 10 и минус 24 по Цельсию.
Катер прошел так близко от одной из нефтяных платформ, что стало видно – платформа замаскирована тонкими склепанными металлическими листами, делающими ее похожей на айсберг. С расстояния в пятьдесят ярдов ее отличали от айсберга лишь мощные стальные поддерживающие колонны, выглядывавшие из-под белой облицовки.
В узком устье залива они миновали район волнующейся воды. Там от труб поднимался тепловой занавес, мешавший льду заходить в гавань. В те несколько секунд, что потребовались, чтобы пересечь эту полосу, Эспиноса согрелся – впервые с тех пор как прибыл в Антарктиду.
Он сосредоточился на судне. Старое, вне всяких сомнений. И как будто бы покинуто – Хорхе понял бы это по его виду, даже если бы не знал заранее, что здесь никого нет. Корпус был выкрашен водостойкой краской, разной, пятнами и с потеками, словно судно красили дети. В основном белые надстройки, тускло-красная единственная труба. Пять кранов, три на носу, два на корме; моряки называют такие суда «кораблями с палками». С тех пор как на море распространились контейнерные перевозки, такие корабли считались устаревшими, а большинство их давно сдали на лом.
– Что за ржавое корыто! – заметил лейтенант Хименес. – Наверняка с него даже крысы сбежали.
Подойдя еще ближе, они увидели, что судно не маленькое. Эспиноса прикинул, что его длина примерно пятьсот с лишним футов. Название разобрать было трудно: краска выгорела и украсилась потеками ржавчины, но Эспиноса разглядел название «Норего». Двадцать футов его носа прочно застряли на галечном берегу. Возле массивной кормы стоял еще один рабочий катер, а вокруг стояли люди. Один из них поднимал раздвижную алюминиевую лестницу, с виду достаточно
Катер Эспиносы встал рядом с первым, и матрос бросил солдатам линь. Он подтянул катер как можно ближе; другой матрос спустил трап – двенадцатифутовую деревянную доску.
Едва теплые сапоги майора коснулись берега, сержант Лугонес козырнул. Небо для разнообразия было ясное, температура – приятные минус десять.
– Ну и зрелище, а, сержант?
– Да, сеньор. Ничего более дурацкого в жизни не видел. Мы заметили его на рассвете и приплыли проверить. Извините, майор, но я решил, что вам лучше остаться в постели и отдохнуть.
Со стороны любого другого это было бы непростительным нарушением субординации, но суровый сержант давным-давно с лихвой заслужил право иногда посмеиваться над командиром.
– Этой твоей лоханке помогут только тридцать лет комы, – ответил Эспиноса, и солдаты, слышавшие его слова, рассмеялись.
– Все готово, серж, – позвал солдат, возившийся с лестницей.
Два человека держали лестницу на случай, если налетит сильный ветер. Первым на палубу поднялся Эспиноса. Он модифицировал наружные перчатки таким образом, чтобы можно было выпростать указательный палец; когда он достал из кобуры пистолет, то смог нащупать этим пальцем курок. Он всмотрелся через планширь. Палуба была завалена мусором, бочками из-под горючего и обшарпанными частями корабельного оборудования. Не увидев никакого движения, он перебрался через планширь и сделал знак подниматься следующему.
Ветер стенал в оснастке кранов, от этого дрожащего воя, похожего на погребальную песнь, по спине шли мурашки. Эспиноса заглянул в окна мостика, но не увидел ничего, кроме отражения неба.
Мгновение спустя рядом с ним появился Рауль, за ним Лугонес. Сержант нес ручной пулемет с мощным фонарем, укрепленным на стволе под толстым коротким дулом. Они осторожно пересекли палубу, причем один всегда прикрывал продвижение остальных. Под мостиком не оказалось никаких люков, и они перешли на правый борт и двинулись на корму. Там, пройдя всего несколько футов, они обнаружили дверь. Над ними торчали тонкие ноки пустой шлюпбалки. С каждого свисал стальной трос.
Хименес отдраил защелки и взглянул на Эспиносу. Тот кивнул, и лейтенант распахнул дверь. Сержант Лугонес держал оружие наизготовку.
В коридоре за дверью было темно, поэтому он зажег свой фонарь. Краска внутри не в лучшем состоянии, чем снаружи. Линолеум на полу во многих местах протерт и пропорот и выглядит так, словно никогда не знал швабры.
Дыхание образовывало ореолы над их головами.
– Похоже, никого.
– Мрачное замечание, лейтенант. Идемте на мостик. Если существуют ответы на эту загадку, мы найдем их там.
Они поднялись на несколько палуб, по пути проверяя помещения. Судя по тому, как была разбросана мебель, допотопное судно трепали шторма. Койки перевернуты, много деревянной мебели разбито. Никаких следов экипажа, живого и мертвого, не обнаружили.
Мостик был широким, тускло освещенным из-за соляной корки на окнах. И опять они никого не нашли, но на столе для карт за рулем был помещен в пластиковую оболочку и густо приклеен скотчем кусок бумаги.
Лугонес ножом взрезал пластик, достал бумагу и протянул командиру.