Молчание мертвых
Шрифт:
— А как же Мэдлин?
Именно из-за Мэдлин они не спалили все, что принадлежало когда-то Баркеру, как с самого начала хотела Грейс.
— Скажешь ей потом, когда закончим. Скажешь, что сложил его вещи в ящики. Пусть забирает, если захочет.
— Думаю, ей сильно не понравится, если мы сделаем такое без нее. Мэдлин, конечно, постоянно твердит об убийстве, но в душе-то верит, что он однажды вернется.
— Мэдлин не хуже нас понимает…
— Понимать — это одно, принимать — совсем другое.
— Я должна это сделать, Клэй. Мне это нужно.
Он
— Грейс, я бы очень хотел сделать то, чего ты хочешь. Ты даже не представляешь, как мне жаль…
— Жаль чего?
Брат не ответил. Но Грейс поняла. Он чувствовал себя виновным в том, что случилось в ту страшную ночь. Он должен был остаться дома и присматривать за младшими сестренками. Не раз и не два, по самым разным случаям она пыталась сказать ему, что жила в аду и раньше, до той ночи. Что любой шестнадцатилетний парнишка поступил бы на его месте точно так же, сбежал бы с приятелями. Что в этом такого? Ведь вначале Баркера даже не было дома, а Клэй и понятия не имел, что происходит у него за спиной.
Но последствия того вполне заурядного в общем-то поступка оказались столь огромны, столь трагичны, что убедить брата не удавалось.
Не удавалось, может быть, отчасти еще и потому, что в душе Грейс винила его почти так же, как и себя саму. Если бы Клэй в тот вечер остался с ней и Молли, о чем просила его мать, то, возможно, преподобный не позволил себе зайти настолько далеко.
Почувствовав во рту кисловатый привкус желчи, Грейс схватила сумочку. В городе, в доме Ивонны, ей удавалось совладать с воспоминаниями, но здесь, на ферме, прошлое окружало со всех сторон.
Она шагнула к двери, но у порога остановилась и оглянулась — брат стоял с опущенной головой. А кто же утешит его? Почему они оба должны страдать? Разве он виноват? Клэй ведь был, по сути, еще мальчишкой, разве это не в счет?
Грейс положила сумочку и, преодолевая собственную боль, нащупывая то, что лежало еще глубже, опустилась перед ним на колени.
— Тот раз был не первый, — прошептала она, когда их взгляды встретились. — То, что делал Баркер… — Грейс пришлось перевести дыхание — казалось, пальцы отчима и теперь сжимали ей горло. — С каждым разом это становилось все хуже и хуже. Он… он, наверно, убил бы меня в конце концов. Правда. Он уже не мог сдерживаться, не мог скрывать. Боже, это было так… омерзительно.
Его глаза переполнились сочувствием и раскаянием, и оттого боль у нее в груди только разрослась. Она хотела впитать эту безграничную братскую любовь, омыться ею, растворить в ней свое горе. Умом Грейс понимала, что не виновата в том, что делал Баркер, но чувства спорили с доводами разума. Может быть, она все же сделала что-то такое, из-за чего отчим обратил внимание именно на нее. Ведь, что ни говори, ни Молли, ни Мэдлин преподобный не трогал.
— Зачем? — глухо проговорил Клэй. — Зачем он сделал это с тобой? Ты всегда была такая светлая, такая красивая. Господи, ты же была
— Он ненавидел меня… — Она вытаскивала слова из того темного, мрачного уголка в самой глубине души, где покоились воспоминания. — Он как будто мстил мне за то, что желал меня, за то, что, уступая желанию, падал в глазах Бога. — По груди и спине катился пот, но она лишь вздохнула поглубже и заставила себя продолжать. Она должна выговориться, должна рассказать о перенесенных страданиях — ради брата. — Он говорил, что это я во всем виновата.
— Но почему ты ничего никому не сказала? Мама помогла бы. И я бы помог.
Вот этого вопроса Грейс боялась больше всего. Боялась потому, что на него не было легкого ответа. Айрин, Клэй, Молли — все они не понимали, что значит чувствовать свое полное бессилие и беспомощность.
— Я не могла. Он угрожал мне ножом… говорил, что вырежет мне все…
— Господи…
По щеке у Клэя скатилась слеза. Внутри у Грейс что-то дрогнуло. Сил терпеть боль уже не было, но, видя искаженное мукой лицо брата, она понимала, что должна держаться. Клэй всегда был большим, сильным, уверенным в себе. Он мог без особого труда одолеть практически любого противника. Он всегда защищал ее, дрался за нее. Но справиться с прошлым не мог даже Клэй.
Грейс подняла руку, погладила его по щеке и заметила, как напряглись скулы, как дрогнули плечи.
— Все хорошо, — прошептала она. — Все хорошо.
Он поднял глаза, и ей даже удалось выдавить из себя слабую, безрадостную улыбку. Прошло восемнадцать лет, и Грейс хотела прощения для обоих. Она знала, что простит себя, может быть, еще не скоро, но разве нельзя простить брата?
Должно быть уловив в ней перемену, Клэй обнял ее и привлек к себе, как будто она так и осталась его малышкой.
— Я бы все отдал, чтобы вернуться назад, — сказал он, и Грейс почувствовала, как выстроенный ею и разделивший их барьер подался, треснул и начал разваливаться.
Она опустила голову на широкое плечо, снова проникаясь ощущением безопасности. Он любил ее. Он пытался защитить ее.
— Я знаю.
Отпустив сестру, Клэй потер щетинистый подбородок и немного растерянно качнул головой, словно смущенный минутной слабостью.
— Ладно, пойдем. Разберемся с этой чертовой конторой, — сердито сказал он.
Грейс поднялась и удивленно посмотрела на него:
— Но ты же сказал… А как же Мэдлин?
— Объясним как-нибудь… потом. — Клэй шагнул к задней двери. — Давай сначала сделаем кое-что для тебя. Думаю, ты и так уже ждала слишком долго.
Глава 16
В конторе было душно; жаркий, застоявшийся воздух отдавал плесенью. По углам висела паутина, протекавшая с крыши вода попортила несколько потолочных плиток и часть стены. Таким же виделся Грейс и отчим — злом, постепенно сочившимся из некоего скрытого источника, разрушающим, оскверняющим все на своем пути.