Молчание посвященных. Эффект бумеранга (сборник)
Шрифт:
– Терзаешь себя, Сергей Иванович, терзаешь. Служил ты Отечеству верой и правдой. Твое имя демократам не выбросить из истории.
Кто-то с выпученными рачьими глазами тычет в грудь генерала костлявым пальцем:
– Из истории грозную мощь КГБ не выбросить, а из жизни тебя, генерал Толмачев, выбросили, как старый износившийся башмак.
Его отстраняет еще кто-то и поет тонким визгливым голоском:
– Вон какую «генеральскую пенсию» дали за труды твои грешные, кровавые!.. С голода не помрешь, а человеком считать себя не обязательно.
– Не плачь, дядя, не ты один сиротка. У брата Павла деньжонок на пропой души попроси, –
– Прокурор!.. Сам генеральный прокурор! – прошелестело из дымохода.
– Не с твоей ли «активной» братской помощью миллионы долларов за оружие твой брат вместо государственного кармана в свой положил, а? – сурово сверкнул глазами прокурор, остановившись у изголовья генерала. – Что же молчишь, генерал Толмачев?
– Я же уже дал показания военному прокурору. Провернув моими руками операцию, Павел подло подставил меня. Клянусь, к моим рукам не прилипло ни гроша!
– Это не отменяет твоей вины, генерал Толмачев! Ведь во всех этих махинациях он использовал твое имя, твой авторитет в органах безопасности страны!..
Ударил в окно очередной метельный заряд, еще яростнее завыло в дымоходе. Генерал очнулся и с тоской уставился в окно.
Через некоторое время заскрипели за дверью шаги, и на пороге возникла чья-то высокая фигура.
– Пора уколы делать? – спросил Толмачев.
– Не знаю, – ответил мужской голос. – Может, и пора…
– Ты кто? – засветив ночник и вглядевшись в изуродованное лицо человека, спросил Толмачев.
– Не узнаете, товарищ генерал?..
– В глазах что-то рябит…
– Майор Сарматов я… Помните такого?
– Сарматов, говоришь?.. Голос вроде его. И ты по мою душу… Что, что тебе надо, Сарматов? А-а-а, понял… За обещанной мной Звездой Героя Советского Союза пришел майор. Извини. Советский Союз почил в бозе, и я уже не у дел.
– Не за Звездой я… Просто хотел от имени кем-то и когда-то преданной и погибшей смертью героев спецгруппы «Зет» посмотреть в ваши глаза…
– Ну и что? Посмотрел?.. Эх, – тяжело вздохнул генерал. – Ты же ничего не знаешь, Сармат! Что ты можешь в них увидеть?..
– Разрешите не отвечать, Сергей Иванович. Прощайте, мой генерал.
– Постой, постой!.. Не во мне было дело!.. Постой, не уходи, Сармат, я все объясню!
– А зачем?.. Бог всем судья, и суд там, у Него, – донеслось уже от порога.
Стукнула входная дверь. Приникнув к окну, Толмачев увидел сквозь метельные сполохи перемахнувшую через забор мужскую фигуру.
– Да, да, Сармат, именно так… Бог всем судья! И Высший суд там, у Него! – простонал Толмачев и, почувствовав снова под ребрами адскую боль, из последних сил рванул на себя створки окна…
В лицо ударили тугие метельные косы и, опрокидывая стулья, заметались змеями по комнате. Под напором ворвавшегося ветра распахнулись дверцы шкафа с казенными бирками на боку, и сорвался с вешалки генеральский мундир с «иконостасом» орденов.
Занесенное снегом тело генерала Толмачева военврач обнаружил лишь под утро.
Как только над заметеленной Москвой забрезжили утренние сумерки, Сарматов позвонил в дверь приемной Министерства безопасности на Кузнецком Мосту и тут же был принят одним из оперативных работников министерства.
Седовласый пожилой мужчина с располагающим
– Если ко мне не будет никаких вопросов, то это, пожалуй, все, с чем я пришел к вам.
– Игорь Алексеевич, все, что вы рассказали, безусловно, очень интересно, и наверняка у тех, кто занимается этими проблемами, будет масса вопросов. Ну, а пока, вы уж извините меня, к вам есть вопросы у Главной военной прокуратуры. Следователь уже приехал и ждет вас…
«Да-а… – с горькой иронией подумал Сарматов, – вот как Родина-мать встречает одного из пропавших своих сыновей».
И он не ошибся. Очень скоро он узнал, что в свое время в отношении его было возбуждено уголовное дело, ему заочно предъявлено обвинение в измене Родины и следствие приостановлено в связи с неустановлением его местонахождения. С более же пикантными подробностями своего обвинения он ознакомился уже в следственном изоляторе Лефортово, куда сразу же после первого допроса был определен.
Здесь Сарматову пришлось еще не один день общаться как со следователями, так и с теми, кто профессионально работал с информацией, полученной от него.
Посещавшие его различные лекари с назойливыми вопросами через неделю отстали. Только невропатолог и психотерапевт оставили его под наблюдением и назначили комплексный прием лекарств. Скоро Сарматов почувствовал некоторое облегчение. Острые приступы головной боли днем практически исчезли, память заметно прояснилась, но привычное состояние легкости, как это было прежде, до контузии, к нему так и не вернулось. Мигрени если и появлялись, то только ночью, после одного и того же сна, и не покидали его до утра. Во сне ему виделся уходящий в марево южных ночей старый одинокий самурай Осира, и в памяти всплывал коан о джинне и глиняном сосуде, который ему пришлось разгадывать в монастыре. Однако на сей раз условия коана звучали иначе. Некий скрипучий, терзающий нервы голос спрашивал: «Что ты будешь делать, если твоя память помещена в тесный глиняный сосуд и всесильный злой джинн, накрепко закупорив, держит его в руках и ни на миг не расстается с ним?»
В этих снах Сарматов всю ночь блуждал по каким-то лабиринтам, безуспешно искал ответ и, окончательно вымотавшись, обессиленный, валился наземь. Проснувшись, он каждый раз оказывался на холодном бетонном полу своего мрачного узилища.
Унылой чередой тянулись дни и ночи в неуютной камере Лефортовского изолятора. Следователи задавали ему практически одни и те же вопросы и иногда скептически ухмылялись, слушая ответы. Лишь однажды не по годам лысый капитан с оттопыренными ушами, близорукими глазами под толстыми стеклами очков стал задавать какие-то незначительные и даже не имеющие отношения к делу вопросы. И пока Сарматов отвечал, он, порывшись в папке, вытащил оттуда несколько скрепленных между собой канцелярской скрепкой машинописных листов и молча положил их перед ним.