Молчание
Шрифт:
— Нож хорош тем, что его можно успеть бросить, — сказал Павел Петрович, — прежде чем мозги разлетятся по сторонам. Пока он скажет «хоп», я уже кину нож…
Николаев наклонился, взял в руки топор и повернулся к Петру Алексеевичу.
— Погодин, скажи «хоп».
Петр Алексеевич закрыл лицо руками, готовясь к худшему.
— Успеешь, успеешь — я не спорю! — заскулил он.
Резко открылись входные двери, и на пороге ординаторской появился главврач больницы.
— Вот ты где прячешься! —
Павел Петрович резко развернулся и бросил топор в его сторону, но тот ударился о дверную раму и упал на пол.
— Почти получилось, — заметил Иван Сергеевич и сделал два шага в сторону Николаева, шатаясь при этом, как пьяный.
Хмельницкий резко вытянул руки вперед, растопырив пальцы.
— Сдохни, тварь! — закричал он, но ничего не произошло.
Главврач с удивлением посмотрел на свои руки. Павел Петрович улыбнулся и наклонился вперед.
— Что, что-то не так?
Хмельницкий, озверев не на шутку, вновь вытянул вперед руки и топнул ногой.
— Сдохни, я сказал! — завопил он.
Николаев быстро вскочил и схватил Ивана Сергеевича за воротник рубашки.
— Ну что, попил чайку? — спросил Павел Петрович.
Главврач весь сжался и трусливо осел на пол. Голос его стал писклявым:
— Да, а что?
Николаев приподнял Хмельницкого за воротник и ответил:
— А ничего! Тебе привет от Николаича. Он рад, что ты любишь пить чай с конфетами в тесной и теплой компании. На это он и рассчитывал, когда просил у меня снотворное.
— Отпусти меня, я тебя умоляю, — завыл Хмельницкий. — У меня что-то с головой не в порядке… Я ничего не соображаю…
— Увы, я не имею на это никакого морального права, — закричал Николаев. — Погодин, хватай топор и руби его голову, пока она ничего не соображает!
Погодин подскочил к Николаеву, поднял с пола топор, замахнулся и резко опустил его вниз, на голову главврача. На лице Погодина и на стене рядом с ним появились желтые брызги.
— Фу, Погодин, как неаккуратно! — возмутился Павел Петрович.
На лице завхоза и автора романов ужасов появилось виноватое выражение.
— А как надо было? — спросил он.
Николаев уставился на мертвое существо, которое он держал за воротник рубашки. Это существо было похоже на «Зверя», правда, половины головы у него уже не было, она валялась где-то на полу. На ее месте красовалось сплошное желтое месиво.
— Как?! Как?! — пробубнил Павел Петрович. — Надо было не спешить! Я у него, между прочим, хотел еще кое-что спросить.
Чёмча дожевал кусок пирога с красными ягодками наверху, запил квасом и выпустил на волю громкую отрыжку. Эмирта и Касхен переглянулись и заулыбались.
— О, Чёмча! — простонала мерзкая толстая тварь.
— Это
Чёмча очень громко испортил воздух, кивнул и медленно, с каким-то блаженством, закрыл свои глазки.
— Чёмча! — пробормотал он.
— Я хочу довести до твоего сведения, Чёмча, что ситуация медленно выходит из-под контроля. Один из наших ведет себя очень странно. Из-за его действий ледяная пленка поднялась до четвертого этажа и поднимается еще выше. А ведь это в наши планы совсем не входило.
Толстая тварь вздохнула и открыла глазки.
— Чёмча знает, — заявил он.
Эмирта наклонилась и оперлась локтями на стол.
— И еще одна проблема: наши воздуховоды не справляются со своей работой. Концентрация кислорода катастрофически снижается, и это уже чувствуется.
Чёмча вытер салфеткой выступивший на лбу жирный пот. По его лицу было видно, что он серьезно задумался. Он взглянул на Эмирту и почесал свой грязнущий мешок-подбородок, от которого тут же отвалились сухие куски куриного мяса.
— Чёмча приказывает подниматься всем наверх, — сказал он строгим голосом. — Кто бы ни был наш враг — он блефует… И он не накроет все здание ледяным покрывалом — ему же тоже хочется жить.
— Но зачем всем наверх?! — заволновался Касхен. — Это тоже не выход!
Лицо Чёмчи стало красным.
— Чёмча сказал наверх! — завопил он.
Касхен отскочил на шаг назад и прошептал:
— Хорошо-хорошо, Чёмча! Ты только не злись.
Чёмча сделал жест рукой, показывая, что аудиенция окончена.
Эмирта и Касхен кивнули ему в ответ, развернулись и, молча, двинулись в сторону выхода.
Чёмча сладко закрыл глаза, приложил свои жирные ладони к груди и противно заныл на одной ноте.
Нытье Чёмчи стало слышно и на четвертом этаже, оно представляло собой монотонный мычащий звук: «мы-ыы-мы-ыыы…». В коридор из палат вышли люди, девяносто процентов из которых были с большими вздутыми животами.
Затрясся пол, с потолка посыпалась побелка, со стен — краска и штукатурка. Люди попадали на колени.
Чёмча сидел и ныл все в том же кресле, перед ним дребезжал стол и звенели пустые грязные тарелки. Чёмча вытер пот со лба — нытье ему не так легко давалось. Он заметно худел. По всей видимости, на это противное занятие уходило колоссальное количество энергии.
По лестнице, ведущей с четвертого этажа на первый, мимо стоящих на коленях людей, спускался Магамединов. Он был единственным, кто не слышал нытья Чёмчи. Его глаза были мутными.
— Хорошо-хорошо! — вдруг закричал он. — Я иду к тебе, мой покровитель!