Молчать, чтобы выжить
Шрифт:
— Ради денег можно через многое переступить, — изрек Славный. Затем поднял палец и назидательно добавил: — Деньги, старик, это величина метафизическая. Как Бог! Это самая постоянная штука на свете. Друзья, знакомые, любовники, коллеги — все это приходит и уходит. Даже Богу люди изменяют с другим Богом, переходя из адвентистов в буддисты, из буддистов — еще в какую-нибудь хрень, и так до бесконечности, пока не подохнут. Но деньги всегда остаются деньгами.
— Это точно, — согласился Шлегель. Он взял со стола сигару, откусил зубами кончик и сплюнул в пепельницу. Затем, пока
— Это понятно, — согласился Славный. — А второе?
— Второе? — Борис похотливо улыбнулся. — Второе, братан, это девочка по имени Таня. Вернее, упругое, молодое тело этой сучки.
— Да уж… Ради женщины можно на многое пойти. Как и ради денег. Иногда даже не знаешь, что лучше — классная телка или деньги. Как там у поэта?.. — Славный напряг память и продекламировал нараспев:
Помнишь, Боря, у наместника сестрица — Худощавая, но с полными ногами? (Ты с ней спал еще.) Недавно стала жрица. Жрица, Боря! И общается с богами!Славный подергал себя пальцами за жидкую бороденку и продолжил, мечтательно прищурив глаза:
— Помню, лет пять назад снял я у «Метрополя» одну потаскушку…
— Славный, заткнись, — небрежно осадил его Шлегель. — Ты мне эту историю уже раз десять рассказывал. Как нажрешься, так сразу вспоминаешь.
— А может, это другая история, — обиженно сказал Славный.
— Ну да. Конечно. И стихи ты мне эти сто раз читал. Я даже запомнил:
Поезжай на вороной своей кобыле В домик шлюх, под городскую нашу стену. Дай им бабки, за которые любили, Чтоб за ту же и оплакивали цену.Шлегель усмехнулся и добавил:
— Вообще-то там фигурировали гетеры, а не шлюхи. Но в целом верно. За бабки эти твари продажные и похоронят, и оплачут как надо.
Славный взял свою рюмку и, не чокаясь с немцем, залил ее содержимое себе в глотку. Иногда Шлегель становился просто невыносимым. Особенно когда перебивал или коверкал стихи. Сейчас он сделал и первое и второе. Горилла проклятая! Славного так и тянуло обидеться, но, прикинув, какими нехорошими последствиями это может обернуться, он передумал.
Выпив водку и заев ее огонь соленым груздем, Славный снова подобрел. До того, что решил первым продолжить прерванную беседу.
— Так, говоришь, дело несложное? — спросил Славный, жуя хрустящий гриб. Спросил не потому, что ему было интересно, а просто так — для поддержания беседы. Славный давно уже смотрел сквозь пальцы на мерзкую работу, которую приходилось делать его другу. Тем более что чаще всего паразиты, которых
Шлегель презрительно поморщился:
— Дело проще пареной репы. По сравнению с теми заданиями, которые я получаю от Старшины, эта заказуха — детская забава.
— А если Старшина узнает?
— Откуда?
Славный посмотрел на друга поверх очков.
— Борисыч, ну ты же умный мужик. Сам понимаешь, что со Старшиной лучше не связываться.
Шлегель небрежно махнул сигарой:
— Да ладно, старый, не менжуйся. Ни хрена он не узнает. Если, конечно, ты не расскажешь. И потом, мало, что ли, залетных в Москве бывает?
Славный поправил пальцем съехавшие на нос очки и с ухмылкой произнес:
— Помнится, одного такого залетного Старшина собственноручно порезал на куски и скормил своему волкодаву.
— Не волкодаву, а ротвейлеру, — педантично уточнил Шлегель. — Но это потому, что залетный был дурак. Его рожа на пяти видеокамерах засветилась. Кто так работает? Только лохи из Сыктывкара.
— Откуда?
— Из Сыктывкара.
Славный улыбнулся.
— А почему именно из Сыктывкара?
— Да потому что Сыктывкар находится у черта в жопе. И живут там одни дикие лохи, покрытые шерстью.
— Не такие уж они и дикие. А насчет шерсти, так ты тут любому псу фору дашь.
Шлегель покосился на Славного:
— Обидеть хочешь, да?
— Что ты! Разве я похож на самоубийцу?
— Вообще-то да, — с усмешкой ответил Борис Шлегель. Он зевнул, поднял руки и хорошенько потянулся. Затем повел могучими плечами и лукаво посмотрел на приятеля:
— А что, Серж, та контора, о которой ты мне говорил, еще работает?
— Какая? — не понял Славный.
— Ну эта — «кудрявые локоны, бархатистая кожа».
Славный слегка покраснел, затем кивнул:
— Работает.
— А что, если нам немного… того? А?
Они «со значением» и слегка смущенно посмотрели друг на друга. Дело в том, что у приятелей имелась одна нездоровая наклонность, за которую они — узнай об этом кто-нибудь — здорово бы поплатились. Оба они питали преступную симпатию к юношам. Благодаря обширным знакомствам Сережи Славного, время от времени платоническая любовь на расстоянии переходила у друзей в весьма осязаемые действия, за которые Шлегелю приходилось здорово раскошелиться. А говоря проще — знакомый Сережи Славного держал выездной бордель, в котором «работали» подростки.
— Если хочешь, я позвоню, — сказал Славный.
— Давай, — кивнул Шлегель.
Славный взял телефон и набрал заветный номер.
— Алло, Котела?.. Привет! Серега беспокоит… Да, он самый. Слушай, у тебя там есть что-нибудь свеженькое?.. Ну как тебе сказать: чем свежее, тем лучше… Что?.. Гм… Подожди, спрошу у приятеля. — Славный прикрыл микрофон ладонью и спросил у Шлегеля: — Есть один. Ты его не знаешь.
— Сколько?
— Семнадцать.
— Я говорю, сколько стоит?
Славный убрал ладонь: