Молчать, чтобы выжить
Шрифт:
Лицо его по-прежнему оставалось абсолютно спокойным. Глядя на это холодное, неподвижное лицо, Валерий Аркадьевич не мог даже догадываться, какая страшная буря бушует сейчас в душе его коллеги.
— В соответствии с этими документами сахар был закуплен по цене почти в два раза ниже той, которая указана в документах, подтверждающих покупку и подписанных твоим именем, — быстро протараторил Костюрин. — Я хочу знать, что все это значит и в чей карман ушла разница?
И вот тут Камакин медленно улыбнулся.
— Значит,
— Я просто делал свою работу, — обиженно ответил Валерий Аркадьевич. — И если уж на то пошло, это не я должен оправдываться перед тобой, а совсем наоборот.
Камакин неопределенно качнул головой:
— Вот как?
— Да! — выпалил Валерий Аркадьевич. Он достал платок и промокнул вспотевший лоб.
Камакин долго сидел, размышляя о чем-то. Костюрин ему не мешал. Наконец Камакин сказал — медленно, врастяжечку:
— Ну хорошо. Будем считать, что ты меня уличил. Ты уже сообщил кому-нибудь о своих находках?
— Нет… еще.
— Значит, мэр не в курсе?
— Я хотел сначала поговорить с тобой. Услышать все лично от тебя.
Лев Анатольевич кивнул:
— Понимаю. Ну вот ты и услышал. И что же ты теперь намерен делать?
Валерий Аркадьевич развел руками:
— То, что должен. Сообщу обо всем мэру. Я обязан это сделать.
— Ты прав, — вновь кивнул Камакин. — Ты должен так поступить, и ты прав. Я готов ответить за все, что сделал, и не хочу оправдываться перед тобой. Но я прошу тебя об одной услуге. Всего об одной.
— О какой? — насторожился Валерий Аркадьевич.
— Я прошу тебя немного повременить со звонком мэру. Он сейчас в Сингапуре, и ему очень важно добиться от Олимпийского комитета, чтобы Олимпийские игры проводились в Москве. Мэр всецело поглощен этим проектом, и я не хочу, чтобы твой звонок добавил ему проблем и забот. К тому же… — Камакин выдержал эффектную паузу. — На кону моя честь, понимаешь? Я хочу сам рассказать обо всем мэру. И объяснить ему, почему я так поступал. Уверяю тебя, у меня были веские причины.
Костюрин смотрел на коллегу с сомнением. И тогда Лев Анатольевич слегка усилил нажим:
— Даю слово чести, Валера, как только мэр вернется в Москву, я в тот же день пойду к нему. Пойду и покаюсь во всех смертных грехах. А там уж пусть он сам решает. Скажет «уходи» — в тот же час подам в отставку!
— Ну не знаю, — пожал плечами Костюрин. — Будет ли это разумно.
— Решай сам. Я не хочу на тебя давить.
Валерий Аркадьевич откинулся на спинку стула, ослабил узел галстука и задумался. Думал он долго, и все это время Лев Анатольевич не сводил с него пристального взгляда. Наконец Костюрин вздохнул и сказал:
— Ладно. Черт с тобой. Сообщи обо всем мэру сам. В конце концов, не так уж важно: узнает мэр прямо сейчас или неделей позже. Только у меня есть условие.
— Какое?
— Я буду сам, лично,
Камакин удивленно поднял брови:
— Ты мне не доверяешь? Неужели ты думаешь, что после всего, что произошло, у меня хватит наглости…
— Ничего я не думаю, — поморщился Костюрин, которого этот разговор стал уже угнетать. — Просто… так мне будет спокойнее.
Лев Анатольевич пожал плечами:
— Ну хорошо. Как скажешь.
— Ну, значит, договорились, — облегченно произнес Валерий Аркадьевич.
5
Валерий Аркадьевич и в самом деле остался доволен разговором. Пусть Камакин сам разбирается с мэром, а уж он, Валерий Аркадьевич, проследит, чтобы все произошло должным образом.
Камакин, конечно, человек непростой. Никогда не знаешь, что у него на уме. Но обвести Валерия Аркадьевича вокруг пальца тоже непросто — ох как непросто!
«Главное — не терять бдительности», — подумал Костюрин, выпроваживая раскаявшегося коллегу.
— Помни, ты мне обещал, — тихо произнес Камакин, перед тем как покинуть кабинет.
Валерий Аркадьевич лишь сдержанно кивнул в ответ. Большего этот человек не заслуживал. В душе Костюрина боролись два сильных чувства — брезгливость и жалость. Жалость побеждала, однако Костюрин решил держаться с провинившимся коллегой жестко и принципиально. Для его же блага.
Распрощавшись с Камакиным, Костюрин выпил стакан холодной воды, что окончательно привело его в порядок. Затем Валерий Аркадьевич посмотрел на шкафчик, стоявший в углу кабинета, и улыбнулся. Сегодня можно было себе позволить немного расслабиться.
Он неторопливо подошел к шкафчику, открыл его и выставил на стол бутылочку французского коньяка. Немного помешкав, достал из шкафчика еще один предмет вожделения — толстую кубинскую сигару.
Год назад врачи запретили Валерию Аркадьевичу курить. Избавиться от сигарет оказалось сложнее, чем Костюрин думал. Справиться с искушением помогли сигары. Однако со временем Валерий Аркадьевич практически отказался и от них. Последние три месяца он закуривал сигару лишь по особым, торжественным, случаям. Ну или после того, как ему удавалось решить какую-нибудь архисложную проблему. И сейчас был именно такой случай.
Развалившись на кожаном диване, Костюрин выпил рюмку коньяку и закурил сигару. Напряжение последних дней постепенно отпускало, уступая место благодушию и довольству. Заметив свое отражение в стеклянной дверце шкафа, Валерий Аркадьевич улыбнулся ему и сказал:
— Запомни, Валера, неразрешимых проблем не бывает, — и небрежно выпустил в потолок облако густого, белесого дыма.
В двенадцать часов дня Валерий Аркадьевич вышел из кабинета.
— Юлечка, если что, я в администрации президента, — кинул он на ходу секретарше и не сдержался — подмигнул ей.