Молчи о нас
Шрифт:
– Ну, это мы ещё посмотрим.
Разворачивается и, кивнув капитану, выходит. Тот следует за начальством. Зажмуриваюсь, оставшись одна. Господи, почему Дамир уехал прямо сейчас? Он мне так нужен. Он бы ни за что не позволил подобному случиться.
– Пап, ну что там? – женский голос неожиданно доносится из-за двери.
Поворачиваю голову и замечаю, что та не закрыта до конца, поэтому и шум из коридора различаем.
– Пока ничего, – в ответ звучит голос мужчины, только что покинувшего эту ужасную комнату.
– И что делать, если она не признается?
– Катя,
– Но сколько времени это займёт? Дамир если узнает, он…
– Дамира нет в городе, и узнавать ему не от кого. Не волнуйся. Когда вернётся, его девка уже за решёткой будет.
Ужас происходящего чёрной тучей нависает над головой, проникает в ноздри, отравляет организм. Что происходит? О чем они говорят? Голос девушки мне кажется смутно знакомым, но воспаленный мозг отказывается работать в нормальном режиме.
– И что потом?
– А потом, Катя, мы будем решать вопросы по мере поступления. Ты просила убрать девку с дороги, этим мы и занимаемся. А Дамиром займешься сама, если уж он тебе так нужен. Я подсоблю. Давай пока домой иди, мать на ужин ждёт. Я скоро приеду.
Сквозь тонкую щель в двери замечаю проходящую мимо девушку, и сердце дергается в узнавании. Это ведь Катя. Дамир говорил, что она дочь полковника. Значит, это был тот самый полковник, узнавший о наших отношениях. Выходит, он намеренно отправил Дамира из города, чтобы… Боже. Лёгкие слипаются, отказываясь принимать кислород. Желудок снова сводит спазмом, и я едва сдерживаюсь, чтобы не вырвать.
Он помогает дочери. Этот человек пойдёт на все, чтобы что? Она хочет Дамира?
Я ничего не понимала. Сидела в этой холодной ужасной комнате, пока не появился другой полицейский и не отвёл меня в камеру.
Грязную, серую и безжизненную. Любой на моем месте, наверное, видел бы ее такой. Жуткой, душной, давящей на психику узким закрытым пространством и решеткой. Утыкаюсь взглядом в окрашенную в синий цвет стену. На потолке штукатурка отвалилась, и из-под нее торчит голая дранка. Из соседних таких же камер доносятся мужские и женские голоса. Наверное, я должна быть рада, что меня посадили отдельно от них, но радости я не испытываю. Ежусь, забиваясь еще глубже, и только сейчас чувствую, как по щеке скатываются слезы. Что я сделала этим людям, что они готовы меня посадить? Неужели в своём желании уладить собственную жизнь, человек способен отобрать её у другого? Пусть фигурально, но отобрать. Я только сейчас поняла, что что бы я не сказала – меня не услышат. Они не хотят слышать. Их цель: убить двух зайцев одним выстрелом. И дело о галерее закрыть, и меня тоже. Ведь в любом случае Ельский узнает о случившемся и на время перестанет проворачивать свои махинации, тем самым подтвердив мою виновность.
Голова обессиленно падает на колени, которые я подтянула к туловищу. Тело сотрясают рыдания, и на этот раз уже не стерпев, когда очередной спазм сжал внутренности, разворачиваюсь и быстро склоняюсь над полом, чтобы вывернуть содержимое желудка.
Я обречена.
48
Ну и дрянь же здесь чай. Отставляю от
Звонил ей вчера, писал, а ответов ноль. Позавчера, когда в автобусе ехал, она заваливала меня сообщениями, а тут тишина. Сначала списал на то, что уснула или пошла куда-то, чтобы одной не томиться. Подруг у неё здесь немного, но Ксюша иногда зовёт её погулять, может, в этот раз так и случилось. Бред, конечно. Маша бы нашла пару секунд, чтобы написать. Именно это и гложило.
И сегодня утром ничего не изменилось. В это время Маша уже на работе должна быть, значит, могла уже набрать раз десять, если бы захотела.
Чертовщина какая-то. Смутная тревога оседает серым осадком, пока я собираюсь в участок. В прошлом году промариновался здесь месяц, пока не раскрыл банду подпольщиков, торговавших наркотой. Снова в этот захудалый участок возвращаться нет никакого желания, но несколько дней потерплю. Лишь бы Воронин успокоился.
Накидываю куртку и как раз обуваю ботинки, когда телефон начинает звонить.
Сам не замечаю, как рывком достаю его из кармана. Машка явилась. Получит у меня зараза за молчание. Но как только собираюсь принять вызов, другие буквы на экране стопорят. Оксана. Она ни разу не звонила мне в процессе работы над делом.
– Да? – принимаю вызов, внутренне подбираясь.
– Дамир, привет, – Ксю, как называет её Маша, звучит сдержанно, но по частому дыханию понятно, что она взволнована.
– Привет. Что случилось? Почему звонишь?
Секунда молчания действует на меня как электрошок. Долбит в сердце гнетущим предчувствием. Обычно молчат если боятся о чем-то говорить.
– Машу арестовали, – выпаливает Оксана, примораживая меня к месту.
Внутри все в булыжник сбивается.
– Что значит арестовали?
– Та картина последняя, что ты забирал, оказалась подделкой. Звонил Воронин, потребовал сворачиваться и увольняться, а ещё приказал тебе не докладывать. Но, – Оксана запинается, пока я воспринимаю её голос фоном. Машу арестовали. Мою девочку… – я не верю, что Маша могла это сделать. Знаю, что вы вместе. Видела пару раз как ты ее привозил. Поэтому и звоню. Ден позавчера сказал, что тебя в деревню отправили.
Дышу. Вдох, выдох, пытаюсь взять себя в руки и не представлять, что пережила Маша за последние часы, но не получается. Чернота внутри расползается такая, что убивать готов.
Медленно выдыхаю, возвращаясь вглубь дома. Рывком достаю из шкафа дорожную сумку.
Нужно мыслить адекватно, иначе ничем помочь ей не смогу. Тягучая масса в мозгах никак не хочет рассеиваться. Приходится тряхнуть головой, чтобы вернуть себе обладание. Маше не помогут мои эмоции. Ей нужно что-то гораздо весомее.
– Ты ещё в офисе? – собираю себя в кучу.
– Да.
– Значит слушай внимательно. Я так понимаю, что картину Ельский таки подменил, если Машу взяли. Нам надо выяснить, успел он её продать или нет.