Мольер
Шрифт:
«До сих пор музыканты и музыкантши не желали показываться публике; они пели на театре в ложах с решетчатыми загородками. Но это препятствие удалось устранить, и с помощью небольших затрат нашли людей, которые согласились петь на театре с открытыми лицами и одетые как актеры».
Это еще одно мольеровское сценическое нововведение.
Люлли обеспокоен быстротой, с которой преображается Пале-Рояль (у труппы Мольера есть чем платить; она вправе требовать, чтобы работы были закончены безотлагательно!), этим оркестром, этим хором. Не станет ли Пале-Рояль таким же соперником для только что созданной Оперы, каким он стал для Бургундского отеля?
Не окажется ли под угрозой положение, которого Люлли достиг к Париже, его всемогущество в том, что касается
В конце предыдущего года (14 декабря 1670 года) Мольер одолжил Люлли 11000 ливров, которые нужно будет выплачивать в виде ежегодной ренты в 550 ливров. Люлли купил участок в приходе Святого Рока, на углу улиц Пти-Шан и Святой Анны. Там он выстроит себе дом. И несмотря на этот долг, он не остановится перед тем, чтобы причинить Мольеру серьезные неприятности, а деньги вернет только в августе 1673 года, Арманде в руки.
XXX «ПЛУТНИ СКАПЕНА»
«ПЛУТНИ СКАПЕНА»
Пока идут приготовления к «Психее», Мольер сочиняет «Плутни Скапена». Его тревожит прием, который окажут «Психее» зрители в Пале-Рояле, где она неизбежно пойдет в менее великолепной, несмотря на все затраты, постановке. На всякий случай, чтобы подстраховаться, он вновь обращается к фарсу, берет старую свою вещицу «Горжибюс в мешке» (просто сюжетную канву, по которой импровизировали его былые товарищи в скитаниях по стране), с легким сердцем грабит Ротру и Сирано де Бержерака — и пишет «Плутни Скапена». В этой пьесе он собрал все фарсовые ситуации, все буффонады, все приемы, трюки и хитрости жанра и сделал из такой пестрой груды образцовую в своем роде комедию. Превзойти его здесь уже никто не сможет. Интрига тут очень сложная и неправдоподобная. Но это не имеет значения, главное — стремительный ритм действия, точнее — искрометный темперамент Скапена. А теперь можно перейти и к самой пьесе.
Аргант и Жеронт возвращаются из путешествия. Аргант — отец Октава; он не знает, что у него есть дочь Зербинетта. Жеронт — отец Леандра; он не знает, что у него есть дочь Гиацинта. За время их отсутствия Октав и Леандр наделали глупостей. Октав женился на Гиацинте, невзирая на то, что она бедна, а у него самого ни гроша за душой. Леандр влюбился в Зербинетту, молоденькую цыганку. Узнав, что их отцы возвращаются, юноши приходят в отчаяние и просят помощи у слуги Скапена, ловкого плута — по крайней мере так он себя рекомендует. Он немного не поладил с правосудием, которое с ним плохо обошлось; при каких обстоятельствах, он не уточняет. Поэтому он колеблется, впутываться ли ему в новую историю. Но соблазн велик, и тщеславие берет верх над осторожностью. Неискушенность, наивность, беспомощность молодых людей вызывают его жалость, заставляют взяться за дело. Обращаясь к слуге Октава, Сильвестру, он говорит:
«И только-то? Что же вы оба растерялись из-за таких пустяков? О чем тут говорить? Ну не стыдно ли тебе, Сильвестр? Не справишься с такой малостью. Ведь этакая дубина! Перерос отца с матерью, а не можешь пошевелить мозгами, придумать какую-нибудь ловкую штуку, вполне позволительную хитрость для поправки наших дел. Эх, досада берет на дурака! Да если бы мне, в мое время, привелось околпачить наших стариков, уж я бы обвел их вокруг пальца! Бывало, еще мальчишка, от земли не видать, а сколько я выкидывал всяких фокусов!»
Вот этот славный плут — скорее амплуа, чем характер — и будет движущей пружиной пьесы. Главные же ее герои — не более чем марионетки, милые или смешные; Скапен забавляется, дергая их за веревочки. Он громоздит одну выдумку на другую, морочит стариков-отцов, сам попадает в им же подстроенную ловушку. Оба старика — скряги. Скапен выманивает у них
«Что вы это говорите, на что решаетесь! Да вы посмотрите, что в судах делается! Сколько там апелляций, разных инстанций и всякой волокиты, у каких только хищных зверей не придется вам побывать в когтях: приставы, поверенные, адвокаты, секретари, их помощники, докладчики, судьи со своими писцами! И ни один не задумается повернуть закон по-своему, даже за небольшую мзду».
Аргант упрямится: «Желаю судиться!» Тогда хитрый слуга затрагивает чувствительную струнку:
«Да ведь чтобы судиться, тоже нужны деньги. За составление протокола нужно платить, засвидетельствовать подпись — тоже, за доверенность — платить, за подачу прошения — тоже, адвокату за совет — платить, за обратное получение документов — платить, суточные поверенному — платить. Надо платить и за консультацию, и адвокатам за речи, и за снятие копии. Надо платить и докладчикам, и за определение, и за внесение в реестр, и за ускорение дела, и за подписи, и за выписки, и за отправку, да еще взяток сколько раздадите. Отдайте вы ему эти деньги — и дело с концом».
Жеронту Скапен рассказывает, что Леандр очутился на галере в руках турок, которые хотят получить за него выкуп. Такой уловкой он вырывает у скряги пятьсот экю. Но этого ему мало; он пугает Жеронта «головорезом» — братом Гиацинты, заставляет его спрятаться в мешок и изо всех сил колотит по мешку палкой. Жеронт высовывает голову из мешка, распознает проделку Скапена и клянется, что отправит его на виселицу. Скапен, впрочем, благополучно выпутывается из этого дела; и могло ли быть иначе? Тут обнаруживается, что Жеронт в Таренте вступил в тайный брак, от которого родилась дочь. Это и есть Гиацинта, приехавшая с матерью в Неаполь как раз на поиски отца. В первом акте мать умирает. Затем об этом больше не вспоминают… У Арганта, оказывается, тоже есть дочь, но ее, увы, в младенческом возрасте украли цыгане: это Зербинетта. Отныне ничто не препятствует тому, чтобы Октав оставался супругом нежной Гиацинты, а Леандр женился на милой Зербинетте. В такую счастливую минуту появляется Скапен. У него повязка на голове, и он притворяется умирающим. Как тут не простить его плутней? Все это не имеет значения: мы в далеком Неаполе, созданном чистым вымыслом. Слова льются, как звуки гитары. Ничего не надо принимать всерьез — разве что тираду про адвокатов и судей.
НЕ УЗНАЮ В МЕШКЕ…
Пьеса идет в Пале-Рояле 24 мая 1671 года. Зрители принимают ее сдержанно, и вскоре приходится снять ее с афиши. Причины этого трудно понять — здесь все выверено и рассчитано, чтобы комедия понравилась публике. Возможно, дело отчасти в самом Мольере. Он очень утомлен, но все-таки не хочет отказаться от роли Скапена, которая требует большого запаса физических сил. А Мольеру приходится щадить себя. Поэтому мы вправе предположить, что эту роль Мольер «не дотянул», что на его игру было тяжело смотреть. Буало уже предупреждал его — осторожно, по-дружески, — что лучше бы покинуть сцену: «Довольствуйтесь сочинительством и предоставьте театральные занятия кому-нибудь из ваших товарищей. Это принесет вам большее уважение публики, которая будет смотреть на актеров как на ваших поденных работников, а актеры, которые недостаточно вам послушны, лучше почувствуют ваше превосходство».