Молево
Шрифт:
И остальные бывшие сотрапезники подтянулись к окнам, подчиняясь любопытству.
А лев спокойно и с достоинством уплёл остатки еды из каждой тарелки, тщательно их вылизывая. Оглянулся на избу, где окна заполненны изумлёнными лицами людей, покивал головой, опуская веки.
– Умненький, – прошептала Ксения, – Благодарит.
Лев развернулся и удалился прочь. Мгновенно откуда-то на огороде очутился родственный ему по масти барашек и немедля шмыгнул вслед за ним.
13. Налево
Мирону-Подпольщику не захотелось дальше слушать о Васильке. Он отпрянул от окна и вышел погулять. Так и сказал:
– Пойду, погуляю.
У других постояльцев тоже отпала
За окном, у дороги появился возничий. Он по счастливому случаю не заметил тут никакого зверя, да направился наугад встречаться с «дружбанами». До того распряг изабеллового коня. Тот благодарственно и важно отошёл на лужайку, да пощипывал жёсткую травку.
– А, пристроились, – сказал возничий, завидев сходящего с крыльца Мирона-Подпольщика.
– Да, – ответил ваятель, подходя к нему, – вот, задумал погулять немного.
– Погулять? Один? – Возница пытливо осмотрел его всего, даже обошёл вокруг. – А не хочешь ли взять коня? У тебя, вроде с ним затеялись тёплые отношения.
– Хм.
– Пойдёмте-ка, пойдёмте. У меня там, в подводе седло есть. Вы умеете ездить верхом?
Мирон помялся. Затем поднял брови.
– Не знаю, – сказал он с несколько мечтательной искоркой в глазах, – испытать себя надобно.
– Угу. Давайте сделаем.
И оба подошли к подводе. Там возница взял седло и прочую амуницию.
– Вон конь. Пасётся на лужайке, подойдём к нему.
Тот сам двинулся им навстречу.
Возничий со знанием дела принялся налаживать верховое снаряжение по давно налаженным правилам. Перекинул седло низом вверх, тщательно оглядел потник. Утвердительно кивнул головой. Со стороны передней луки продел под седло с потником согнутую в локте левую руку, подошёл к лошади с её левого бока. Встал к ней лицом, свободной правой рукой взял за заднюю луку с потником, а левой схватил за переднюю. Поднял седло с потником над лошадью и осторожно положил на её спину. Сдвинул его ниже, вдоль спины, приблизительно в центр тяжести. Перешёл спереди лошади к правому её боку, мягким движением правой руки опустил вниз подпруги. Разгладил их, положил заднюю подпругу на переднюю. Встал с левого бока лошади. Левой рукой удерживал седло, а правой взял переднюю подпругу, пристегнул её к передней приструге. Затем то же сделал с задней подпругой и пристругой. Подогнал стремена. Держась правой рукой за стремя, упёрся в шнеллер пальцами выпрямленной левой руки и вдоль нее затянул путлище. Застегнул пряжку, подтянул её к шнеллеру. И сказал горожанину:
– Садись.
Мирон-Подпольщик влез на жеребца изабелловой масти, чуть-чуть неуклюже, но вполне умело.
– Ух, ты, – удивился он, – пока удаётся кое-что.
– Ну, давай. – Возничий похлопал по шее коня. – Уздечку тоже наденем, хоть не любишь ты её. Но, из уважения к гостю, потерпишь. Давай.
Он ловко надел на морду коня дополнительную амуницию для верховой езды и подал поводья Мирону. Коротко объяснил способы управления. А под конец сказал:
– Можешь без поводьев. За шею держись. Управляй тоже с помощью шеи. По какой стороне похлопаешь, туда и повернёт. А когда подоспеет назад возвращаться, тем более забудь о поводьях. Конь дорогу чует, сам вернётся с тобой на себе, куда бы ты ни нацелился.
В правом кармане побряцывали штихеля, в левом – отдавал теплом камешек, слишком даже похожий на цвет сердца. Всадник всё-таки взял коня под уздцы, спустился в известную нам лощинку и направил его на отдалённую возвышенность. А оттуда они, человек и конь, исчезли на закрытой от избы излучине Бородейки. Там свернули налево, двинулись по левому берегу речки, вдоль течения, в сторону Муркавы. Взяли ещё
– Здравствуйте.
– Здравствуйте.
– А скажите, молодой человек, на ту сторону речки перебраться… где есть возможность?
– Так везде есть она, ежели вплавь. А мостов нет над ней. И мелководья нет. Повсюду глубина с ручками. Один мостик, правда, имеется, там, возле бывшей усадьбы нашего бывшего барина, да и тот почти полностью прогнивший, вот-вот сам рухнет, поэтому люди ходят по нему отдельно, а под конём он свалится обязательно. Так что, не советую туда скакать.
– Вплавь, значит?
– Ага. А что за нужда?
– Нет нужды. Любопытство только.
– Ну, для кого и любопытство нужда.
– Это верно. Слышал, гора там есть. Необычная.
– Есть. Сейчас. Вот, отойдёмте чуть-чуть. Левее.
Отошли.
– Вон, видите? Сквозь лес. Прямо.
– Да. Желтеется что-то.
– Она и есть.
– Что ж. Спасибо, дружок.
– Не за что.
– А зовут-то вас как?
– Это любопытство или нужда?
– Хе-хе. То и другое.
– Василёк.
– О! Только недавно о вас прослышал.
– Да?
– Да.
– Но вы не верьте ничему, что обо мне рассказывают. Они ничего не знают.
Мирон с довольной улыбкой глядел на него. Понял, почему лицо молодого человека показалось ему знакомым. Глаза василькового цвета. Одни лишь глаза, да и те из рассказа другого человека, а не познанные самим. Действительно, для ощущения чего-то знакомого, достаточно совсем чуть-чуть. Малого намёка.
– Но кой-чему поверить можно! – крикнул он назад.
А того уже след простыл. Вернув взгляд перед собой, бывший ваятель изобличил торчащий из-под земли, эллипсоидный камень, подобный гигантскому зубу, весь одетый многовековым лишайником. И будто надпись на нём едва различимая. «Должно быть, чья-то могилка, забытая всеми», – подумал он. И повернул коня снова налево, к реке.
«Вплавь, так вплавь», – молвил про себя праздно гуляющий верхом столичный житель. Шепнул коню на ухо:
– Вплавь?
Тот сходу плюхнулся в воду, не позволив всаднику даже успеть раздеться.
На том берегу благополучный наездник спешился, вскарабкался по песчаному взлобку, вошёл в светлый лес и узрел желтоватую возвышенность. Жеребец покорно шёл за ним.
Левое бедро обжигал камешек, лежащий в кармане. Мирон достал его, подержал на полусжатой ладони. Вроде обыкновенный. Коричневато-красный. Слоистый. Меж слоёв образовалась щёлочка. Оттуда просыпалось чуточку пыли. Мокрой. И настолько тонкой, что она обволокла всю кисть руки ваятеля. Однако ему не приходило на ум, будто она его испачкала. Ну, с каменной пылью, да вообще по всему телу он давно свыкся. Не впервой, так сказать. А тут она совершенно своей оказалась. По-родственному обняла его жёсткую ладонь, словно часть собственной кожи. Скульптор не счёл её отирать.