Молись и кайся
Шрифт:
Сейчас Кишканов работал от случая к случаю: жил и пил на пенсию матери.
– Друзья встречаются вновь, – понуро засвидетельствовал он, не увидев ответного энтузиазма, но тут же предпринял новую попытку подбросить поленьев в костер беседы: – Ты, грек, расскажи, как дела-то!
– В другой раз. – Христофоридис кивнул на церковь. – Уже служба начинается.
– Ве-е-ерущий… – Толян с ядовитым уважением поднял к небу подбородок.
– А то со мной пошли, – позвал Христофоридис.
Толян ухмыльнулся, показывая – шутку оценил.
– Ты лучше скажи, семья, спиногрызы есть? – не отставал он.
Как раз в этот момент отца
– Папоська, пойдем!
– Ой, какая мартышечка, – умилился Толян.
– Сейчас, мой золотой, – наклонился к дочке Эсхил, и Варя унеслась быстрее, чем появилась.
Пытаясь подъехать к коробу строящегося храма, в узком проулке кряхтел самосвал.
– А может, по пиву? Не убежит церковь твоя, – снова попробовал оживить диалог Кишканов.
– Потом, – обнадежил Эсхил.
Авдеев поддержал друга кивком.
– Чё у вас моськи-то такие кислые? – презрел наконец условности Толян.
Христофоридис крепко взял его за рукав:
– Ты почему мать бьешь, подонок?
– А-а-а… – Захмелевший собеседник недобро глянул на Петра. – Это не я – это водка проклятая.
Эсхил с силой ткнул Толяна пальцем в грудь:
– Тебя, гаденыш, посадить надо!
– Мать не даст, – возразил Толян так горячо, как будто сам, дай волю, освободил бы общество от этого мерзавца Кишканова.
– Тогда в ЛТП сдать! Петше, у нас сейчас ЛТП-то есть?
– Только по решению суда, я узнавал, – развеял Толян и этот мираж.
Эсхил задумался. Пожилая дворняга вернулась и привела с собой еще трех таких же. Пристроившись поближе к люкам теплотрассы, собаки сибаритствовали, довольно поигрывая бровями. Через опустевший церковный двор торопливо прохромал дед в штанах с заплатами. Петр машинально отметил, что уже много лет видел заплаты только на картинках.
– Это Валентин, – перехватил взгляд друга Эсхил. – Кстати, бывший муж бабы Клавы, мне отец Даниил еще в первый приезд рассказывал. В сорок первом году Валентину пятнадцать лет было, он на фронт убежал. Воевал, в плен попал. В Германии на мебельной фабрике работал: сначала табуретки делал, потом гробы. Когда баба Клава его бросила, он в храм попросился, так и живет здесь уже много лет, по хозяйству работает.
Валентин вошел в свою сторожку и тут же вышел с лопатой для уборки снега. Неплотно прикрытая дверь распахнулась, он вернулся – захлопнул получше, но за несколько секунд Авдеев успел увидеть все, что стяжал в мире этот человек: лежанку, печку, стул, стол, стопку книг на столе, иконы.
Пройдя на теневую часть церковного двора, Валентин стал сгребать снег.
– Шел бы ты работать, Толян. – Христофоридис кивнул на ворочающийся в проулке самосвал. – Везде объявления – на стройках водители нужны.
– Я чё, как Герасим, на все согласен?! За пятьсот баксов гравий возить?
– Так в такси иди!
– Да нельзя мне за баранку! Не дай Бог, бухой поеду – еще собью кого.
– А ты не садись бухим за руль! – подал мысль Петр. – Хоть на пиво и сигареты перестанешь у матери с пенсии тянуть.
– Может, все-таки со мной, Петше? – показал глазами на церковь Эсхил.
– Я считаю, Бог должен быть в душе, – тактично отклонил предложение Авдеев.
– Это как? Папа, я тебя люблю, но в гости к тебе ходить не буду? Подумай: если бы в твоей душе и правда Бог был, ты бы сам стремился туда, где Его изображения, Его благодать. На самом деле это тебе враг говорит – Бог у тебя
– Враг – это дьявол, что ли? – сощурился Толян.
Эсхил перекрестился:
– Это он подкидывает тебе мысли, которые ты начинаешь считать своими.
Петр вздохнул:
– Эс, ты сам веришь в то, что говоришь? Какой он, по-твоему, с хвостом и рогами?
– Я, брат ты мой, его, к счастью, не видел. Но верь мне, были люди, которые видели.
– Тогда считай, я еще к этому не пришел.
– Вот-вот, это тебе враг и говорит. Но чтобы прийти, нужно идти. А ты же не идешь.
4
Учредитель «Святоградских ведомостей» Георгий Эмильевич съездил в Финляндию. Он вообще – спасибо, деньги позволяли – часто катался в Европу, считал себя проевропейским человеком и как мог старался европеизировать подвластное ему средство массовой информации. Европеизирование состояло в том, что Двадцать третьего февраля в редакцию приглашали стриптизершу; проникшийся идеями шефа фотограф Санёк пробуравил в мочках ушей тоннели диаметром в мизинец, а сам Георгий Эмильевич велел называть себя просто Жорой.
К слову (снова спасибо деньгам), раз в год медиа-магнат устраивал в загородном санатории двухдневные журналистские посиделки под названием «Медиа-бросок» – совершенно бесполезную болтовню с докладами, кофе-брейками 6 и отмеченными символикой мероприятия шариковыми ручками. Посиделки квалифицировались как международные. И не подкопаешься: журналист из Польши и телеоператор из Киргизии – вот они.
По случаю возвращения патрона утренняя планерка проходила под условным лозунгом: «Перелицуем “Святоградские ведомости” в таблоид 7 ». Чтобы потом никто не говорил, что не слышал, помимо журналистов в конференц-зал согнали дизайнеров, корректоров, сисадмина и менеджеров по рекламе. Рассевшимся за длинным столом сотрудникам раздали номера привезенной шефом пестрой финской газеты. С проектора на настенный экран подавались графики и диаграммы. Водя по ним лучом лазерной указки, Георгий Эмильевич вещал про тенденции в области газетного дизайна. Не жалел слов «макет», «контент» и «визуализация».
6
Короткие перерывы в ходе официальных мероприятий для отдыха и неформального общения.
7
Малоформатная газета со сжатым изложением информации, с броскими заголовками и большим количеством цветных иллюстраций.
– Нельзя просто так взять и раскрасить черно-белую газету, – поучал босс. – Речь идет о принципиально иной композиционно-графической модели!
Первые месяцы работы в «Святоградских ведомостях» Петр простодушно покупался на эти упражнения в красноречии, но время шло, а издание как было посредственным восьмиполосником, так и оставалось. Теперь Авдеева разве что немного интересовало, верят ли в светлое будущее вечерки его коллеги или все эти турусы на колесах просто помогают им ощущать себя значимее.