Молитвенные зовы утра и вечера
Шрифт:
Все знают по собственному опыту, насколько тяжелы переживания, когда они связаны с личными отношениями. Очевидно также, что особенно горько могут складываться отношения между близкими родственниками: уж кто-кто, а люди, живущие религиозными смыслами, очень хорошо способны себе представить, что родственные отношения далеко не всегда бывают приятными и безоблачными, даже когда их основанием вроде бы является любовь. Увы! – так часто ведущим мотивом в отношениях между любящими друг друга людьми становится очевидная, хотя порой и малообъяснимая скандальность. Но поскольку почти для каждого человека вполне обычно ощущение собственной правоты, то когда такая «собственная правота» встречается с другой «собственной правотой», сколь часто эта встреча, имеющая характер столкновения, высекает искры!
Очень печально сознавать, что эта горькая эгоцентрическая скандальность не прекращается с окончанием собственно скандала, а продолжает довлеть над проявившими свой дурной нрав его участниками –
Третье слово (после «скорби» и «гнева») – «нужда» – таит в себе специфическое пространство огромного, многообразного и многосодержательного материала, отчасти совпадающего со скорбью и гневом, – материала, который, действуя в уме и в сердце, особенно упорно противостоит молитве и для которого особенно остро характерен субъективизм. Нужда есть некоторое ощущение жизненной потребности в том, что представляется одновременно насущно необходимым, а в реальности – либо вовсе отсутствующим, либо, если и имеющим место, то в крайне недостаточном объеме.
Но субъективизм таких ощущений состоит именно в том, что непреложность нужды, психологически обусловленная представлениями о ней человека, на деле чаще всего оказывается иллюзорной. А именно: необходимым ему представляется то, что в реальности является излишним. Особенно это очевидно по отношению к потребительским идеалам, содержанием которых могут быть продукты, предметы быта и т. п. В целом эта кажущаяся нужность находится в области мечтательной. Правда, следует оговориться, что для многих людей, живущих бедно, нужда, и порою довольно острая, есть безусловная и суровая реальность. И лишь глубокая насыщенность жизни духовной перспективой открывает возможность для человека всегда и за все быть благодарным Богу. Такая святая перспектива есть дело нечастое. Поэтому большей частью ощущение нужды, возникающее вначале как простое, мимолетное, разовое пожелание (хотение) – если его не удовлетворить, а с ним жить, – становясь никогда не насыщаемым, обращается в непрекращающуюся прихоть, а в наиболее психологически острых ситуациях – в болезненную похоть. И тогда человек внутренне окружен, как комариными стаями, тучами бессмысленных помыслов (включая скорбные и гневные) – из разряда прихотей и похотей.
Среди всех этих комариных туч ценностных помыслов, которые так занимают сердце и ум и которые в этом неконструктивном брожении часто бывает совсем нетрудно разглядеть и определить, – почти невозможно уловить и сформулировать, в чем состоит негативное влияние вызванных ими психологических ощущений, в основном фрустрационного характера. Но людям, чья жизнь проходит в духовно-нравственном пространстве христианского опыта, едва ли и полезно подробно рассматривать эти психологические брожения.
Следует отметить, что если в человеке не работает (ибо должным образом не сформирована) установка на то, чтобы постоянно удерживать верно направленное внимание ума и сердца, то внимание, хотя и несильно понуждаемое (но все-таки – понуждаемое!), станет держаться близ тех смыслов, в которых оно должно удерживаться, по внутреннему заданию; но если установка совершенно не работает, то и смыслы не удерживаются даже в самой малейшей степени.
Наконец – самое главное. Для того чтобы смыслы (например, молитвы) были услышаны сознанием, необходимо прежде всего, чтобы они были поняты во всей полноте своего вербального объема, а затем приняты и усвоены, то есть сделались как свои для человека, входящего в процесс молитвы. Это доступно не каждому. Для того, кто не вошел в духовно-религиозный процесс внутреннего осмысления жизни – хотя бы в самых первичных, начальных переживаниях, – даже самые простые слова молитв окажутся понятными лишь иллюзорно, возможно, будет оценено их художественное значение, но они не будут осмыслены через призму христианского восприятия как личное обращение к живому Божеству. С самых первых слов молитвенного обращения («Господи, Боже мой») для того, в чьем
Но даже при проснувшемся религиозном чувстве не так часто случается то, что реальные, и порою чрезвычайно значимые, жизненные обстоятельства оказываются естественным поводом, чтобы обратиться к Богу подобающим образом. Причины обращения могут быть самыми разнообразными, но чаще всего они сводятся к двум: либо человек встает перед серьезной необходимостью освободиться самому (или его наиболее близким людям) от каких-либо негативных жизненных обстоятельств (тяжелая болезнь, нищета – в общем, скорби); либо – что практически одно и то же – хочет получить от Бога какие-либо давно желанные жизненные перспективы (брак, развод, хорошая оценка на экзамене и многое другое). Причины такого рода обращения к Богу могут быть вполне понятными и даже уважительными. Но беда в том, что для очень многих людей они могут оказаться единственной мотивацией, постоянной и очень опасной тенденцией воспринимать Бога как «золотую рыбку» или «бюро добрых услуг». И в таком случае мы имеем дело с мнимохристианской обращенностью. Но можно ли в действительности называть это молитвой?
И дело не только в том, что из жизни в таком случае вовсе выпадают иные, гораздо более существенные и даже, можно сказать, главные причины обращения к Богу – славословие, благодарение, покаяние; они даже не приходят на ум. Есть опасность, что, по мере того как исполняется просимое, Бог уже перестанет быть нужным – во всяком случае пока не возникнут другие серьезные житейские обстоятельства. Еще печальней обстоит дело, когда человек обретает пустую, бессмысленную привычку мниморелигиозного свойства, связанную с иллюзорной необходимостью проводить свою жизнь в русле общепринятой церковной традиции: довольно регулярно он посещает церковное здание (причем его с головой выдает это нелепое словцо – «посещает»), больше того – прибегает порою (некоторые люди довольно нередко) к церковным таинствам, и чаще всего к Покаянию (обычно без всякого подлинного покаяния) и к Причастию Святых Христовых Таин. Кажется, что жизнь в соответствии с Преданием имеет верную направленность и даже сама по себе интересна. Но на этом – все! Таким образом создается по сути вполне заурядная, но вместе с тем порою довольно яркая мистическая мистификация (или профанирование) духовной жизни. Жизнь проходит в мнимостях.
Так же создаются и молитвенные мистификации. Схемы духовной жизни довольно однообразны. Однообразны и ошибки при реализации этих схем. В этой реализации одинаково важны и объект религиозной жизни, и акт, и содержание. Почти всё – во мнимостях. Разумеется, это относится и к молитвенному устройству.
По-видимому, наименее вероятны ошибки по отношению к объекту веры. Реально объект веры есть всегда Бог. Но на практике это так только в тех случаях, когда речь идет о христианской вере, еще точнее – о ее православном пространстве. Даже в католическом изводе, как известно, переживание и знание Объекта веры (во всем ее объеме, включая и молитву) неизбежно связано с некоторыми вероучительными неточностями. Еще более вероятны неточности при рассмотрении Объекта – Бога – через призму других, ошибочно-церковных и внецерковных (смутных языческих и интеллигентски-невнятных) представлений.
К сожалению, далеко не всегда достаточно ясные, объективные представления о вере, связанные с различными жизненными аспектами, складываются даже у людей, реализующихся, как кажется, вполне в русле православного самосознания. Так часто хорошее православное знание и переживание на деле оказывается либо в изрядной мере мифологичным, либо очень слабо религиозным.
Основное направление личной молитвенной мысли имеет почти исключительно просительный характер – почти все исполнено земными переживаниями и насыщено соответствующими действиями. Подобные нестроения могут иметь место и при чтении обычных утренних молитв, наполненных просительными смыслами, что само по себе является вполне естественным, поскольку прошения в этих молитвах насыщены небесными контекстами: «Господи, не лиши мене небесных Твоих благ; Господи, избави мя вечных мук» и проч. Очень хорошо и правильно, когда подобные слова из печатных текстов органично переливаются в личное сердечное молитвенное сознание, а затем становятся содержанием подлинной жизни. Но к сожалению, опыт дает печальную возможность видеть, что подобные смыслы редко находят точное соответствие в уме и в сердце; а это означает, что в основном ум и сердце заняты иным. Это иное содержание, земное, не находит верного контакта с небесным, поэтому и сам акт молитвы в таком случае оказывается за пределами православного предания.