Молниеносный Баязет
Шрифт:
Куплена у караванщика из Сиваса. Ей четыре сотни лет. Писана для сельджукских султанов. Тут вот в конце приписано, когда и кем заказана. Эти события нигде, кроме как здесь, не упомянуты. А великие дела сказаны! Великие дела.
Султану хотелось забраться на тахту, посидеть над этой книгой, но не было времени над ней сидеть.
А старец нес уже другую.
— Сей труд не столь древен, но ведь и в нем большая жизнь описана. На арабском писана, но тоже жизнь! Купил ее у беженцев из Багдада. Уцелела от тимуровского разгрома. О делах
Султан полюбовался узором, но заметил, что бумага пропустила насквозь надпись, сделанную на обратной стороне.
— Виновата не бумага, государь, а чернила. Что годилось для пергамента, оказалось ядовито для бумаги.
— Бумага в ту пору была им новинкой.
— Вот и я это хотел сказать.
— История — это наша память. Без памяти нельзя усвоить знание! ответил султан.
Баязет, вспомнив, вынул пайцзу и дал старцу:
— Возьмите и эту надпись. Она от Хромой Лисы.
— Почерк груб, будто палкой по песку писана.
— Как умеют!
Побыв еще у старца, Баязет ушел по лесенке вниз, прошел через двор в женскую обитель, где жила его жена, сербиянка Мария Оливера Деспина.
Дочь убиенного короля Лазаря, сестра нынешнего сербского короля Стефана, она взята была четырнадцатилетней девочкой, десять лет тому назад, и до сих пор ни с одной из четырех жен ему не бывало так легко и просто, как с ней. Она одна не только его любила, но и понимала. Она одна.
Он не забыл начало.
Он был молод, когда вышел на Косово поле в великую битву со славянами. Битва кончилась, когда король Лазарь, рубившийся среди своих войск, пал. Но пал и победитель, отец Баязета, султан Мурад.
Баязет, еще не успевший стать султаном, шел среди павших и увидел тело короля Лазаря. Сербам не на что было положить своего героя. На голой земле постелили простой рушник, и на том рушнике лежал король. Рушник оказался короток. Ноги Лазаря протянулись в траву. Белое длинное лицо, обрамленное гладкой черной бородой, было строго. Один глаз чуть приоткрыт и смотрел на Баязета, прижавшего ладонью надрубленное плечо.
Но молодому Баязету не до короля было, когда неподалеку на тяжелом ковре, пропитавшемся кровью, лежало тело родного отца, еще в утро того дня полное надежд и силы.
Тогда привели королевича Стефана и сохранили ему жизнь.
После битвы Баязету отдали королевну Марию, ему понравилось ее второе имя, Оливера, и так зовет ее до сего дня.
Когда он впервые пришел к ней мужем, она отошла, взяла из ниши кувшинчик и сказала:
— Сперва вымой руки.
— Они чистые! — удивился Баязет.
— На них отцова кровь, и я не дозволю меня трогать, пока не помоешь.
— А что это?
— То есть святая вода от владычицы нашей богородицы. Она одна смоет с тебя кровь.
И он, торопясь, угодил ей и с той поры во всем ей угождал.
Одиннадцатый год он любит ее. Ее одну, хотя от других жен у него родилось
Оливера встретила султана, сверкая, как огнем, двумя широкими браслетами на крепких, широких запястьях ее бледных рук.
Бриллианты, теснясь один к другому, лишь по краям были обжаты золотым ободком. Не было счета алмазам, собранным на ее запястье. Он ей подарил после победы под Никополем на память о том дне, когда все христианские войска, собравшись под крестом, присланным папой Римским, закованные в латы, с хоругвями, с пением молитв двинулись на него, а он сокрушил их. И крест, и все их хоругви повалились под копыта Баязетовой конницы.
Немногим удалось бежать.
Собрав пленных рыцарей, князей и полководцев, Баязет прошелся перед ними, поставленными в ряд. Заметив, как многие из них дрожат, словно в ознобе, Баязет приказал отобрать из их числа семьдесят самых знатных и прославленных.
Когда тех вывели и они, онемев от ужаса, подошли, султан их спросил:
— Вы кидались на наши копья без страха, доблестно. Зачем же теперь боитесь?
Старший из них поклонился.
— Мы привычны к бою, но плен для нас впервой. Смерть в бою и казнь со связанными руками — разница!
— Разве вы связаны?
— Еще нет. Но перед казнью свяжут.
— Добивать раненых и пленных, оставшихся без оружия, — это не мой обычай. Приберитесь к пиру. Я приглашаю. А отдохнув, поедем на охоту. Каждому будет по десятку собак и по десятку лошадей. А после охоты я дам вам волю. Наберите еще раз войска, и еще раз сразимся. Мне понравилось побеждать вас! Греки прозвали это место Никополем — городом победы. Я готов еще раз подтвердить это название.
Когда они собрались на охоту, каждому привели по десятку гончих. Семьсот отборных собак. И у каждой на ошейнике сверкал драгоценный алмаз.
Так он одарил этих пленных.
После охоты и пира поутру он снова призвал их:
— Разъезжайтесь по своим родинам и готовьте свежее войско. Давайте опять сразимся, чтобы вы тверже запомнили нас в бою.
Старший из них, поклонившись, возразил:
— Нет, милостивый султан! Вы на всю жизнь победили нас. Не ятаганами, а великодушием.
Баязет отпустил их, и они разъехались, уводя с собой собак с их драгоценным украшением. Но добыча и радость в той битве оказались столь велики, что ему хотелось радовать всех своей щедростью, своими подарками.
Оттуда он привез своей Оливере эти браслеты, чтобы и она радовалась победе под Никополем.
Она всегда надевала эти браслеты, когда он приходил к ней среди дня: ибо не к женщине, а к другу приходил он к ней среди дня. Она стояла перед ним, закинув за спину струи золотых волос, увенчанных голубой бархатной шапочкой, широколобая, широкобедрая, плотная, глядя ему в глаза глазами теплой голубизны, какой на древних греческих эмалях изображалось небо.
Он сказал ей, что уйдет в новый поход.