Молния
Шрифт:
– Ты хочешь знать мое мнение? О чем тут вообще говорить? Он удивительный человек, вот тебе мое мнение. Надеюсь, ты его не упустишь?
– Боюсь, я ему не пара.
– Наоборот, это для тебя все не пара. Выходи за него замуж.
– Если у нас ничего не получится, я этого не перенесу.
– Если ты не попробуешь, – сказала Лора, – то это будет для тебя не только удар, а трагедия одиночества.
– 10 -
Как всегда, Штефан испытывал неприятную дрожь, сопровождавшую скачок во времени, непонятную вибрацию, которая пронизывала до мозга костей. Со звуком пробки, вылетевшей из бутылки
Он не удержался на ногах, упал на раненый бок, покатился вниз до конца склона, где и задержался у гнилого, лежавшего на земле дерева. Впервые после ранения его пронзила острая боль. Он вскрикнул и повернулся на спину, кусая язык, чтобы не потерять сознание, вглядываясь в беспокойную тьму.
Молния зигзагами рассекала небо, и казалось, что свет исходит из рваной раны. В призрачном сиянии снегов и яростных вспышках молнии Штефан разглядел, что находится на лесной поляне. Черные деревья протягивали голые ветви к бушующему небу, словно фанатики-идолопоклонники к беспощадному божеству. Запорошенные снегом сосны в своем торжественном величии напоминали жрецов, шествующих к алтарю.
Прибытие в другую временную эпоху всегда сопровождалось нарушением равновесия природных сил и высвобождением огромной энергии. Вне зависимости от погоды в месте прибытия нарушенное равновесие восстанавливалось с помощью грандиозных ударов молнии, отчего воображаемый путь, который в один миг преодолевали путешественники во времени, и носил название Молниеносный Транзит. По причинам, которые никто не мог понять, возвращение в Институт, в собственную эпоху, не сопровождалось небесной пиротехникой.
Постепенно, как обычно, мощные вспышки, достойные Апокалипсиса, превратились в отдельные слабые отблески. Через мгновение тишина и тьма воцарились в ночи.
По мере отдаления молний у Штефана возрастала боль в плече. Словно все те силы, которые только что разрывали небо, теперь терзали его грудь, левое плечо и руку; страдания становились невыносимыми.
Штефан встал на колени, затем, шатаясь, поднялся на ноги, сознавая, как мало у него шансов выбраться живым из леса. Кругом лежала мрачная чернота беззвездной ночи, лишь снег на поляне слабо искрился. Несмотря на отсутствие ветра, зимний воздух сковывал холодом, а вся одежда Штефана состояла из рубашки, брюк и тонкого лабораторного халата.
Хуже того, он, возможно, находился далеко от шоссе или какого-то другого ориентира, который помог бы ему определить свое местонахождение. Если сравнивать Ворота с пистолетом, то их точность в преодолении временного пространства была почти абсолютной, что же касалось места прибытия, то тут она была относительной. Путешественник обычно прибывал с точностью до десяти-пятнадцати минут относительно установленного временного срока, но не всегда с необходимой географической точностью. Иногда он приземлялся совсем рядом с нужным местом, а случалось, на расстоянии десяти-пятнадцати миль, как это произошло в тот день, десятого января 1988 года, когда он совершил скачок с целью спасти Лору, Данни и Криса от потерявшего управление грузовика Робертсонов.
Во все предыдущие путешествия Штефан брал с собой карту нужного района и компас на случай, если он окажется в таком отдаленном месте, как сейчас. Но на этот раз у него не было ни карты, ни компаса, потому что они оказались в карманах его бушлата, спрятанного в углу лаборатории, а облачное
Он стоял по колено в снегу в обычных ботинках, без теплых сапог и понимал, что ему надо двигаться, иначе он примерзнет к земле. Он оглядел поляну в надежде на озарение, на проблеск интуиции и в конце концов наобум повернул налево в поисках оленьей тропы или следов других животных, которые бы помогли ему пройти через лес.
Вся левая сторона его тела, от плеча до пояса, пульсировала от боли. Он надеялся, что пуля не затронула артерию и что потеря крови была не столь велика; что он успеет добраться до Лоры и в последний раз перед смертью увидит ее лицо, которое он так любил.
Прошел год со дня смерти Данни; годовщина пришлась на вторник, и, хотя Крис ничем не проявлял своих чувств, он понимал значение этой даты. В этот день он был необычайно молчалив. Он был занят своими играми, но на этот раз не изображал голосом звон скрещивающихся шпаг, звук лазерного оружия или шум космического корабля. Позже у себя в комнате он, лежа на кровати, читал комиксы. Он не поддавался ни на какие попытки Лоры нарушить его добровольное затворничество, и это было к лучшему; ей было трудно притворяться веселой, и он мог легко догадаться, какую тяжелую борьбу она ведет, отгоняя печальные мысли, что еще больше увеличило бы его тоску.
Тельма звонила за несколько дней до этого, чтобы сообщить, что решила выйти замуж за Джейсона Гейнса; позвонила снова и в этот вечер в семь пятнадцать, просто чтобы поболтать, словно не помнила о грустной дате. Лора взяла трубку у себя в кабинете, где она по-прежнему работала над своей желчно-мрачной книгой, что продолжалось уже целый год.
– Послушай, Шейн, догадайся, что со мной случилось! Я познакомилась с Полом Маккартни. Он приехал в Лос-Анджелес для переговоров о записи пластинки, и в пятницу я его встретила на одной вечеринке. Когда я его увидела, он закусывал, у него были крошки на губах, он поздоровался со мной и был просто неотразим. Он сказал, что видел мои фильмы, что я очень талантливая актриса, и вот так мы с ним беседовали, можешь поверить, целых двадцать минут, и тут случилась удивительнейшая вещь.
– Ты обнаружила, что ты как-то незаметно раздела его догола.
– Что ж, он по-прежнему очень милый, по-прежнему настоящий херувимчик, – помнишь, как двадцать лет назад мы от него в обморок падали, – только теперь у него лицо человека, умудренного опытом и знакомого с жизнью, и еще у него чудесные печальные глаза, и вообще он очень занятный и любезный. Сначала у меня, может, и возникла эта мысль насчет одежды, благо наконец-то подвернулся случай. Но чем дольше мы говорили, тем меньше он походил на божество, а все больше на человека, и, представь себе, Шейн, в какие-то минуты миф растаял и я беседовала с очень хорошим, симпатичным мужчиной средних лет. Что ты на это скажешь?
– А что я могу сказать?
– Не знаю, – сказала Тельма. – Мне как-то не по себе. Что ж, достаточно двадцать минут поговорить с живой легендой, и ее как не бывало? Я встречалась со многими звездами, и все они в конце концов оказывались обыкновенными людьми, но ведь это сам Пол Маккартни.
– Если хочешь знать, его быстрый спуск с Олимпа ничуть не уменьшает его значимости, а вот для тебя этот опыт весьма полезен. Ты начинаешь взрослеть, Аккерсон.
– Значит, мне по субботам больше нельзя смотреть старые комедии?