Молодая Екатерина

Елисеева Ольга Игоревна

Императрица прислала лейб-медика Германа Бургава. «Великий князь должен был лечь, и тогда доселе скрытая лихорадка обратилась в изнурительную». Петр не подавал надежды на выздоровление. Штелин по приказу императрицы почти неотлучно находился при мальчике. «Он ослабел до крайности и потерял охоту ко всему… даже к музыке. Когда однажды после обеда в передней его высочества играла придворная музыка и кастрат пел его любимую арию, то он сказал мне едва слышным голосом: „Скоро ли перестанут играть?“ Это нас испугало». Когда Бургаву сообщили слова больного, он воскликнул: «Ах, Господи! Это дурной знак!» К вечеру того же дня последняя надежда растаяла.

«Великий князь лежал с полуугасшими глазами и едва хрипел. Ее Величество… скорее прибежала, чем пришла к нему при этом известии. Она так испугалась… что не могла произнести ни слова и залилась слезами. Ее с трудом оттащили от постели великого князя». Около полуночи, «когда больше нечего было делать и надеяться»,

Штелин отправился на квартиру к Бургаву, который просил профессора остаться у него, «пока к утру придет известие о кризисе или о смерти». «Мы сидели перед камином, курили трубки, почти не говоря ни слова. Каждые полчаса приходил камер-лакей с рапортом от придворного хирурга Гюона. Все извещали, что великий князь лежит по-прежнему без движения». Лишь на рассвете, около 5 часов, лакей явился в седьмой раз и сообщил, что на лбу у больного проступили крупные капли пота. Услышав это, Бургав вскочил со стула и воскликнул: «Слава Богу! Великий князь будет здоров!» Доктор откупорил бутылку бургонского, налил бокалы и осушил свой за здоровье пациента. Кризис миновал, и мальчик пошел на поправку, хотя слабость его сохранялась еще очень долго [246] .

246

Штелин Я. Указ. соч. С. 24–26.

Этот текст помещен сразу за ведомостью об уроках великого князя 1743 г., которая как бы разрывает собой события 1745 г. В кратком описании характера и физических свойств Петра III профессор относит болезнь к 1743 г. Такая датировка будет правильной, потому что в рассказе царевич еще сидит на уроках, а они после женитьбы закончились. Им помыкает Брюмер, а последний опять же в 1745 г. уже не влиял на поведение воспитанника. Тогда что же нас смущает?

Дважды, до и после рассказа о болезни ученика, автор настойчиво повторяет, что Петра женили вопреки рекомендациям докторов. Он был еще слишком слаб и мал для выполнения супружеских обязанностей. «Императрица спешит бракосочетанием великого князя. Врачи советовали, чтобы оно было отсрочено по крайней мере на год», — писал Штелин о событиях февраля 1745 г. И уже в августе, когда речь шла о недовольстве государыни Иоганной-Елизаветой, профессор повторил: «Чтоб удалить ее, спешила (государыня. — О.Е.) бракосочетанием великого князя вопреки советам придворных врачей» [247] . В обрамлении этих сведений врезка о внезапном приступе слабости, едва не стоившем мальчику жизни, выглядит очень красноречиво.

247

Там же. С. 27, 28.

В конце зимы 1746 г., т. е. менее чем через полгода после свадьбы, Петр снова слег. Симптомы были те же, что и два с лишним года назад, — крайняя слабость. Да и лечение не отличалось — обильные кровопускания. Екатерина считала, что великий князь простудился на маскараде в Смольном дворце. Танцевали в одном флигеле, а ужинали — в другом. «Нас заставили пройти в январе месяце через двор по снегу», — вспоминала императрица. Впрочем, были и другие балы, на которых наследник «много плясал и возвращался домой весь в поту». Ходить из его покоев, где был гардероб, в покои жены, где юноша спал, приходилось через холодный, неотапливаемый вестибюль со сквозняками на лестнице. Словом, молодая супруга решила, что муж простыл. «Великий князь, вернувшись домой, лег, но на следующий день проснулся с сильной головной болью, из-за которой не мог встать. Я послала за докторами, которые объявили, что это была жесточайшая горячка; его перенесли с моей постели в мою приемную и, пустив ему кровь, уложили в кровать… Ему было очень худо; ему не раз пускали кровь; императрица навещала его несколько раз на дню и, видя у меня на глазах слезы, была мне за них признательна» [248] .

248

Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 281.

Теперь время дежурить у постели Петра настало для его жены. Если сопоставить мемуарные свидетельства о двух болезнях великого князя, то окажется, что Штелин и Екатерина претендовали на одну и ту же роль — неотлучного милосердного ангела над изголовьем страдальца. Правда, там, где профессор молча курил трубки с Бургавом, царевна читала вечерние молитвы. Вот и вся разница сюжетных ходов.

Однако сам юноша без восторга встречал ухаживания супруги, дичился и отталкивал ее. Комната, где он лежал, была смежной со спальней Екатерины, но великая княгиня старалась находиться там «только тогда, когда

не считала себя лишней». «Ибо я заметила, — поясняла она, — что ему не слишком-то много дела до того, чтобы я тут была». Иными словами, Петр не особенно хотел видеть Екатерину. Возможно, он догадывался, что корень его недуга — в их семейных упражнениях — и досадовал на жену. «Он предпочитал оставаться со своими приближенными». Среди последних находился, вероятно, и Штелин, ни словом не обмолвившийся в «Записках» именно об этой болезни. Ведь ее описание с успехом заменил рассказ о другой. Причиной лихорадки стало, в первую очередь, ослабление организма из-за непосильного для мальчика напряжения, а уж простуда и горячка не замедлили явиться как следствия.

Екатерина подтверждала слова профессора о рекомендациях докторов отсрочить для Петра начало взрослой жизни: «Я долго спустя узнала, что граф Лесток (лейб-медик государыни. — О.Е.) советовал императрице только тогда женить великого князя, когда ему будет 25 лет, но императрица не последовала его совету» [249] . Для укрепления престола было важно, чтобы наследник как можно скорее стал совершеннолетним и у него появилось потомство ^{12} .

249

Записки императрицы Екатерины Второй. СПб., 1907. С. 179.

Взаимные обиды — плохое начало семейной жизни. А тут еще елизаветинские кумушки со своими советами. Создается впечатление, что великий князь играл в спальне в куклы демонстративно. Конечно, он был ребячлив без меры, а кроме того, неуверен в себе и предпочитал марионеток любовным ласкам. Но в его действиях прослеживалась некая логика. Сразу после Великого поста 1746 г. Петр совершил ужасный поступок. Он провертел дырку в стене своей комнаты, смежной с покоями императрицы, подставил к ней стулья и заставлял всех приходивших подсматривать туда за поздними ужинами Елизаветы Петровны.

«Однажды великий князь, находясь в своей комнате… услышал разговор в соседней и, так как он обладал легкомысленной живостью, взял плотничий инструмент… и понаделал дыр в заколоченной двери, так что увидел… как обедала императрица, как обедал с нею обер-егермейстер Разумовский в парчовом шлафроке… и еще человек двенадцать из наиболее доверенных императрицы, — вспоминала Екатерина. — …Его Императорское Высочество позвал всех, кто был вокруг него, чтобы и им дать насладиться», а потом пошел за Крузе и женой.

Одна великая княгиня смогла выразить мужу возмущение, но тот и не подумал прекратить «театр», поскольку был в восторге от своей выдумки. «Он побежал ко мне навстречу и сказал мне, в чем дело; меня испугала и возмутила его дерзость, и я сказала ему, что я не хочу ни смотреть, ни участвовать в таком скандале, который, конечно, причинит ему большие неприятности, если тетка его узнает». Сцена, гадкая сама по себе, неприятна еще и тем, что придворные, которых цесаревич приглашал на «представление», не могли отказаться, только Екатерина была достаточно высокопоставленной дамой, чтобы открыто воспротивиться дикой выходке супруга. Остальные вынуждены были молча покрываться краской до ушей.

Вырванный из контекста поступок Петра выглядит отталкивающе. Но присмотримся к нему внимательнее. Великий князь только вывернул наизнанку поведение самой Елизаветы Петровны по отношению в нему и молодой супруге, передразнил государыню наглядно и вызывающе. Недаром он едва не за руку потащил к дырке Крузе — ночную музу, приставленную высекать чужие любовные искры. А потом побежал навстречу жене, ожидая одобрения.

Но Екатерина была другим человеком. Она глотала оскорбления молча, не позволяя себе ответных ударов, которые легко было бы повернуть против нее самой. К воскресенью Елизавета узнала о случившемся и явилась в покои племянника красная от гнева. «Великий князь пришел в шлафроке и с ночным колпаком в руке, с веселым и развязным видом, и побежал к руке императрицы, которая поцеловала его и начала тем, что спросила, откуда у него хватило смелости сделать то, что он сделал… что, верно, делая это, он позабыл все, чем ей обязан; что она не может смотреть на него иначе как на неблагодарного; что отец ее Петр I имел тоже неблагодарного сына; что он наказал его, лишив его наследства; что во времена императрицы Анны она всегда выказывала ей уважение… что эта императрица не любила шутить и сажала в крепость тех, кто не оказывал ей уважения; что он мальчишка, которого она сумеет проучить… После чего она нам поклонилась и ушла к себе очень раскрасневшаяся и со сверкающими глазами» [250] .

250

Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 282–284.