Молодая Екатерина
Шрифт:
Однако тем дело не закончилось. Примирение супругов вовсе не входило в планы противоборствующей стороны. «В то время очень были заняты тем, чтобы поссорить меня с великим князем», — замечала наша героиня. Но логика политических событий опять подталкивала молодоженов друг к другу. В июне они узнали о заключении союза между Россией и Австрией. Договор 1746 г. обязывал державы действовать совместно против Пруссии и Турции, его творцом был Бестужев. «Инфлюэнция», как тогда говорили, прусского короля оказалась надолго пресечена австрийским двором. 30-тысячный русский корпус двинулся на берега Рейна, чтобы принять участие в Войне за австрийское наследство на стороне Марии-Терезии против ее французских и испанских врагов [277] .
277
Черкасов П. П. Двуглавый
Канцлер провел партию блестяще: разобщил круг друзей Фридриха II, внес раскол в их ряды из-за шведского кронпринца и штатгальтерства — вопросов, прямо скажем, второстепенных для русской политики, — перетянул на свою сторону великого князя, которому Голштиния застила весь мир, и таким образом парализовал прусское влияние. Пока малоопытные противники дрались за «дядю Адольфа» против «дяди Августа», Алексей Петрович успел сделать большое и важное дело. Понял ли уже тогда великий князь, что его подставили? Вполне вероятно. Но он еще некоторое время сохранял с Бестужевым видимость добрых отношений, хотя, по словам Финкенштейна, «ненавидел в глубине души» [278] .
278
Финкенштейн К. фон. Указ. соч. С. 296.
Вскоре мужа Чоглоковой назначили обер-гофмейстером к Петру, и кольцо креатур канцлера вокруг великокняжеской четы замкнулось. «Граф Бестужев имел всегда в виду окружить нас своими приверженцами, — рассуждала Екатерина. — Он очень бы хотел сделать то же с приближенными Ее Императорского Величества, но там дело было труднее» [279] .
В начале августа Елизавета Петровна передала племяннику и его жене приказание говеть. Исповедовать их пришел псковский епископ Симон Тодорский. Вероятно, императрица считала, что этому священнику молодые откроются охотнее. Исповедник «очень много расспрашивал нас, каждого порознь, относительно того, что произошло у нас с Чернышевыми; но так как совсем ничего не произошло, ему стало немножко неловко… В беседе со мной у него вырвалось: „Так откуда же это происходит, что императрицу предостерегали в противном?“» [280] .
279
Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 287.
280
Там же. С. 293.
«Невинное простодушие», с каким Екатерина отвечала на расспросы, обезоружило Тодорского. В другой редакции он прямо спросил ее: «Не целовала ли она одного из Чернышевых?» На что великая княгиня ответила: «Это клевета». Тогда у епископа вырвалось: «Какие злые люди!» [281] . «Полагаю, наш духовник, — заключала Екатерина, — сообщил нашу исповедь духовнику императрицы, а этот последний передал Ее Императорскому Величеству, в чем дело, что, конечно, не могло нам повредить» [282] .
281
Записки императрицы Екатерины Второй. СПб., 1907. С. 95.
282
Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 293.
Задумаемся над сказанным. Для великого князя и его жены не существовало ни тайны исповеди, ни тайны переписки, ни, наконец, тайны супружеских отношений. Вся жизнь протекала под неусыпным оком государыни. Удивительно ли, что молодые люди изнывали? Но и жалобы с их стороны выглядели как оскорбление величества.
«Политическая тюрьма»
Напротив, они должны были постоянно ощущать виноватыми себя. Каждым новым назначением и удалением прежних слуг их словно наказывали. 23 мая, накануне судьбоносных изменений в окружении великокняжеской четы, Елизавете Петровне донесли о том, что Петр высказывался в пользу Швеции. Это были те самые роковые слова, которые наследник обронил старому камердинеру Густаву Румбергу: «Да, кабы шведы меня к себе наперед взяли, то я б больше вольности себе имел!» [283] .
283
Писаренко К. А. Указ. соч. С. 175.
Цесаревич говорил правду. Его держали фактически под домашним арестом. Воистину без вины виноватый!
На другой
«Все переменяется при дворе его, — записал Штелин о назначении Чоглоковой, — но к лучшему» [284] . Кому как, могла бы ответить великая княгиня. Новоиспеченная обер-гофмейстерина не устраивала ее ни под каким соусом. На следующий день после представления Марьи Симоновны, вспоминала Екатерина, «великий князь отвел меня в сторону, и я ясно увидела, что ему дали понять, что Чоглокова приставлена ко мне, потому что я не люблю его… но я не понимаю, как могли думать об усилении моей нежности к нему тем, что дали мне эту женщину… Чтобы служить мне Аргусом, это другое дело». Однако императрица считала, что помещает перед глазами великой княгини образчик идеальных семейных отношений. «Чоглокову считали чрезвычайно добродетельной, потому что тогда она любила своего мужа до обожания; она вышла за него замуж по любви; такой прекрасный пример, какой мне выставляли напоказ, должен был, вероятно, убедить меня делать то же самое» [285] .
284
Штелин Я. Указ. соч. С. 29.
285
Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 287.
Екатерина правильно все поняла: Чоглокову приставили к ней Аргусом, а не Амуром. 24-летняя Марья Симоновна слыла заметной фигурой при дворе. Этому способствовало не только родство с императрицей, но и склонность к интригам. Ее репутация вовсе не была столь безупречной, как выставляли на вид юной царевне. По сведениям Мардефельда, Чоглокова состояла в связи с вице-канцлером М. И. Воронцовым и вслед за ним готова была поддерживать прусскую партию. Но Михаил Илларионович уехал в заграничный вояж с женой, а любовницу оставил дома. Обидевшись, Марья Симоновна переметнулась в стан канцлера.
По словам прусского посла, Чоглокова была великой сплетницей, чем развлекала Елизавету: «Посему… пока не назначили ее обер-гофмейстериной к великой княгине, присутствовала она безотлучно при туалете императрицы… Низкого рода, злая и корыстная, она, однако же, хороша собой и неглупа. Граф Воронцов был любимейшим из ее избранников. В его отсутствие переменила она привязанности». Как видим, привязанности политические и любовные сплетались в один клубок.
Если верить Мардефельду, у Елизаветы Петровны имелись причины несколько отдалить от себя двоюродную сестру. Последняя приревновала обожаемого супруга к государыне: «Камергер Чоглоков, мелкий дворянин, состоянием обязан жене, коя влюбилась в него, видя, как он танцует на театре. Красота у него вместо ума и достоинств. Тронул он сердце государыни, коя, однако ж, от него отказалась после того, как жена пригрозила, что зарежет его» [286] .
286
Мардефельд А. фон. Указ. соч. С. 272
Вот с какой женщиной — темпераментной, неумной и корыстной — Екатерине предстояло иметь дело! После назначения четы Чоглоковых к малому двору каждый шаг молодых супругов оказался размерен специальными инструкциями. Эти документы были адресованы обер-гофмейстеру и обер-гофмейстерине, написаны Бестужевым и показаны Елизавете Петровне еще 10 и 11 мая, до открытого скандала. Императрица их одобрила. Как обычно, она не позволила канцлеру одержать полную победу — довести дело до расторжения брака, — а ведь как приятно было бы увенчать союз с Австрией приездом саксонской принцессы вместо прусской интриганки и неверной жены!
Зато в тексте инструкций Алексей Петрович отыгрался вчистую. Не зря Екатерина назвала житье по ним «политической тюрьмой». Поскольку именно великую княгиню считали виноватой в семейной холодности и интригах с прусским королем, наставления ее «надзирательнице» выглядит куда строже:
«Понеже при том Ее Императорское Высочество достойною супругою дражайшего Нашего племянника… избрана, и оная в нынешнее достоинство… не в каком ином виде и надеянии возвышена, как токмо дабы… своим благоразумием, разумом и добродетелями Его Императорское Высочество к искренней любви побуждать, сердце его к себе привлещи, и тем Империи пожеланной Наследник и отрасль… быть могла; а сего без основания взаимной истинной любви и брачной откровенности, а именно без совершенного нраву его угождения, ожидать нельзя; того ради Мы… надеяние имеем, что она… о сем важном виде… с своей стороны… все возможные способы вяще и вяще употреблять не приминет».