Молодость с нами
Шрифт:
молоденькая жена. О родителях бабушка говорила сущую правду: ни тому, ни другому не было до сына
никакого дела. Оба дружно Заявили, что во всем виновата школа, которая за девять с половиной лет обучения не
сумела пробудить в парне интереса к труду, и еще комсомол, который, бух-трах, не разобравшись, отобрал у
него комсомольский билет за неуплату членских взносов.
Молоденькая Ленькина жена, Шурочка, ничего рассказывать не стала, она только пожимала плечами да
испуганно
Почему она себя так вела, можно было понять, лишь поговорив с той самой Марусей красавицей,
которая, по словам бабушки, положила на Леньку дурной глаз.
Черноглазая полнеющая Маруся в самом деле была красавица. Маленькая комнатка ее была вся в
бумажных цветах, в картинках из журналов, в фотографиях артистов, в стеклянных и каменных безделушках.
Говоря о Шурочке, она называла ее не по имени, а так, что Макаров все время вынужден был останавливать:
“Пожалуйста, поспокойней, поделикатней”. Но самое деликатное у Маруси было для Шурочки: “потаскуха”.
Маруся говорила о своем бывшем женихе: “Я его презираю, он ничтожество”. Она старалась говорить это с
видом гордого превосходства. Но Федора Ивановича не так-то легко было обмануть. В самый разгар излияния
ее высоких чувств он вдруг положил ей руку на растрепанную голову и сказал: “Ну, что ты, доченька, ну
успокойся, ну заезжай завтра-послезавтра ко мне домой. Посоветуемся, что-нибудь придумаем, у меня жена
хорошая, дочка есть твоего возраста”. Маруся посмотрела на него черными своими, полными слез глазами,
уткнулась ему в плечо лбом и заплакала.
Коля Осипов стоял у дверей, сбитый с толку, испуганный и, как он потом говорил себе, утративший
принципы. Несколькими минутами раньше получалось так, что хотя и смазливенькая, но отвратительная
морально, разложившаяся торговка пивом и водами в кинотеатре “Север”, вот эта самая Маруська, была
виновницей всех бед молодой Ленькиной семьи. Из каких-то грязных побуждений она запугала Шурочку, она
преследует самого Леньку, а Ленька… правильно его исключили из комсомола. Только надо было исключить не
за то, что не уплатил взносы во-время, а за неустойчивость в быту, за неумение противостоять темным
элементам, за неумение построить прочную советскую семью.
И вот вдруг такое стройное здание повалилось: темный элемент плачет, уткнувшись лбом в плечо
секретаря райкома партии, и тот рукавом плаща вытирает ей слезы.
Когда Маруся немножко успокоилась, Макаров указал на фотографию молодого парня, прикрепленную
над постелью. Лицо у парня было широкоскулое, с добродушной улыбкой, приятное. “Он?” — спросил
Макаров. Маруся утвердительно кивнула головой. “Это
обратно и не мучай себя, слышишь?” Маруся снова кивнула.
Самого Леньку удалось увидеть только через несколько дней. Макаров посоветовал Осипову вызвать его
в райком комсомола, и Ленька пришел после смены. Осипов привел его к Макарову. Макаров беседовал с ним, и
перед Колей Осиповым, руководителем комсомольцев района, развертывалась запутанная человеческая история.
Не только Маруся любила Леньку, но и Ленька любил Марусю. У них произошла случайная размолвка. Леньке
не нравилось то, что Маруся торгует пивом, сначала он уговаривал ее переменить профессию, а потом принялся
высмеивать; торговка, спекулянтка, на пене зарабатываешь. Маруся обиделась и, чтобы уязвить Леньку, сделала
вид, что увлеклась каким-то случайно подвернувшимся лейтенантом. Ленька сгоряча взял да и женился на
Шурочке, с которой он учился в школе и которая ему тоже нравилась. А когда он женился, когда дело было
сделано, оба — и он и Маруся — ужаснулись: что же они натворили! Потом — странное дело -Ленька увидел,
что Шурочка ему нравится, пожалуй, не меньше, чем Маруся. Но и чувство к Марусе не проходило. Он видел
Марусю каждый день, Маруся встречала его в дверях квартиры, всегда ухитряясь выбежать раньше Шурочки.
Она смотрела на него с укором, с любовью, с преданностью. Она и в самом деле, бабушка правильно передала
это Макарову, говорила нечто вроде того, что счастья ему не будет, раз он ее обманул, что ее разбитое сердце
ему этого никогда не простит.
А потом, когда Маруся оставалась, наконец, за дверью в коридоре, Леньку встречали укоризной глаза
тихой Шурочки.
Все время он был меж двух огней. Он стал бояться приходить домой. С завода он шел к приятелям, на
гулянки, на вечеринки, сидел в пивных до ночи, лишь бы держаться подальше от жизни, через которую у него
одни несчастья и никакого счастья. “Так что же получается, — сказал Макаров, — ты их обеих любишь?” —
“Ага”, — уныло ответил Ленька. “Нелепая штука. Нельзя, брат, так. Уж тогда давай к Марусе своей
возвращайся, что ли. Не морочь голову Шуре”. — “Нет, товарищ Макаров, не могу. Чего же мне от одной к
другой бегать. У Шуры ребеночек будет”. — “Ну так на чем же порешим?” — “Не знаю”.
Когда он ушел, все такой же унылый, растерянный, в двадцать лет замученный жизнью, Макаров сказал
Осипову: “Вот что, дорогой мой комсомольский вожак! Перед вами задача: помочь этим ребятам наладить
жизнь. Это потруднее, чем организовать какой-нибудь районный слет счастливых молодоженов или еще что-