Молодость с нами
Шрифт:
браунинг. После войны больше чем на две, на три недели дядя Вася никуда не исчезал.
Пожав на прощанье руку Павлу Петровичу, Бородин сказал:
— Крепись, Павлуша. Не сиди тут в одиночестве. На людях всегда легче — в любом горе, в любой беде.
Поверь мне — худшее на свете, когда вокруг нет никого, к кому бы пойти в трудную минуту. Ты меня понял? Ну
будь здоров, Павлуша, будь здоров, дружок!
Костя подал ему теплую кожаную шубу без погон. Уже затягивая пояс, Бородин спросил:
—
— Сейчас тихо, дядя Вася, — ответил Костя. — Зимой всегда тише. Вот в октябре было…
— Гляди в оба, Костенька. И зимой всякое бывает. Особенно когда вьюга или сильный снегопад. Не
разевай там рот.
Заперли дверь за Бородиными, погасили свет в столовой и в передней, перешли в кабинет, сели кто на
диване, кто в кресле. Сидели тихо-тихо. Прислушиваясь к стуку часов, каждый думал свое. И каждый
посматривал по временам на портрет той, которая, уйдя из дому, попрежнему жила в нем и среди них. Она жила
в каждой вещи, потому что каждой вещи еще совсем недавно касались ее руки и каждая вещь как бы еще
хранила тепло этих рук.
Часы ударили половину первого. Не успел умолкнуть их густой медный голос, в передней послышался
короткий звонок.
— Павел, ты меня извини, пожалуйста, — заговорил пришедший, разматывая зеленый шарф, — что
поздно так, извини. Я бы не позвонил, если бы не свет в окне… С завода, понимаешь, еду.
— Чего ж в воскресенье-то на заводе? — Как ни тяжко было на душе у Павла Петровича, он не мог не
улыбнуться при виде своего старого друга Феди Макарова, того самого Феди, который когда-то возле
остановившейся бетономешалки сфотографировал молодого слесаря и совсем молоденькую отметчицу и
который был свидетелем их любви и первых дней семейной жизни.
Павел Петрович Колосов и Федор Иванович Макаров любили друг друга, часто друг о друге вспоминали,
но встречались так редко, что от встречи до встречи иной раз проходили месяцы. Трудно даже сказать, почему.
То ли потому, что Павел Петрович в молодости много разъезжал по стране, а Макаров все сидел и сидел на
одном заводе; то ли потому, что Павел Петрович все больше углублялся в производственную деятельность, а
Макаров обрастал множеством все новых и новых общественных обязанностей. Года два или три назад
производственная деятельность инженера Макарова вообще окончилась — его избрали секретарем партийного
комитета машиностроительного завода. С тех пор встречались еще реже — за праздничным столом в октябре и
в мае да в дни рождений и в Новый год.
Федор Иванович и его жена Алевтина Иосифовна были на кладбище в день похорон Елены Сергеевны,
но ни тот, ни другая к Павлу Петровичу не подошли. Павел Петрович их понял: они не верили в силу своих
утешений.
—
– Такая, знаешь, штука со мной приключилась… С завтрашнего дня забирают в райком. — Он сел на диван.
— Каким-нибудь отделом заведовать?
— Секретарем райкома меня выбрали, Павел.
— Да что ты!
— Верно. Вот сдавал сегодня дела своему заместителю. Понимаешь, ведь как получилось… Тогда, на
конференции-то, прошлой весной, избрали в члены райкома, на пленуме райкома выбрали в бюро. А тут вдруг
ситуация: первого секретаря в обком забрали, второй секретарь третий месяц болеет, неизвестно еще, встанет
ли, тяжелая болезнь…
Макаров смутился, покраснел и умолк. Ему показалось, что он допустил неслыханную оплошность,
напомнив другу о болезнях и смертях. Он уже два дня назад вместе с Алевтиной Иосифовной порывался
приехать к Колосовым, уже набирал было номер телефона, но так и не приехал и не позвонил. Теперь он
решился и зашел, чтобы просто пожать руку Павлу, да и уйти. Так думалось. А получилось куда хуже.
Неуклюже получилось.
Павел Петрович сделал вид, будто никакой оговорки и не было.
— Трудно тебе придется, Федя, — сказал он.
— Вот и я говорю: страшновато… Сразу так… — Макаров потер локоть левой руки. Он был ранен в этот
локоть, и когда нервничал, у него всегда тут сильно зудило. — Третью ночь не сплю, кручусь с боку на бок.
Худо-то работать не хочется, хочется — хорошо. А заводские масштабы по сравнению с тем, что предстоит…
Разве сравнишь? Ты знаешь, какие в нашем районе учреждения, какие заводы, институты! Всех направлений и
профилей! Вникни в специфику каждого из них. Какая нужна голова! Какие знания! А много ли их у меня,
знаний-то, Павлуша? Как мы учились, наше поколение? Правда, уже не в бряцании боев, но и не так, как нынче
учатся. Плоховато в общем-то учились, всякими бригадными методами. Один за всех отвечает, а мы сидим, как
говорится, разиня рот.
— Что-то ты, Федя, преувеличиваешь, — сказал Павел Петрович. — Мне, например, кажется, что
учились мы хорошо. Хорошее было время.
Они заговорили о прошлом, о молодости, вспоминали друзей, то и дело восклицая: “А ты помнишь?..”,
“А ты не забыл?..”
Оля слушала, забравшись с ногами в кресло возле” книжного шкафа, и вновь перед нею вставали дела
поколения, к которому принадлежала ее мама.
Костя при появлении Макарова перешел с дивана в кресло за письменным столом и давно спал, положив
голову на руки. Он видел белый сверкающий под солнцем снег и на нем тревожную нить незнакомых следов.