Молодость с нами
Шрифт:
в институт Павлу Петровичу.
— Папочка, — сказала она, — помнишь, ты мне рассказывал о сталеваре, который рубит рукой
расплавленный шлак. Скажи, пожалуйста, как его фамилия?
Павел Петрович сказал то, что Оля и ожидала: Журавлев, и спросил, зачем ей это надо знать.
— Просто надо, вот надо и надо, — ответила Оля.
– Ты его хорошо знаешь? А как ты его считаешь? Какой
он?
— Обыкновенный, Оленька, — сказал Павел Петрович. — Парень как парень. Не хуже и не лучше
других.
проявляться где-то возле тридцати и после тридцати. А до тридцати — все мы гении, ни в чем не уступающие
один другому.
Олин разговор с Павлом Петровичем был прерван звонком в передней. Пришел врач. Он сказал, что у
Вари грипп, самый что ни на есть натуральный грипп. Где только она ухитрилась его подцепить в такую теплую
пору, — не работает ли она на сквозняках? Варя подтвердила; да, на сквозняках. Врач приказал Варе полежать
несколько дней в постели, чтобы избежать осложнений, которые, не дай бог, такую молодую женщину могут
превратить в старуху: всякие, знаете, почки, печени и прочее, — выписал больничный лист и рецепты.
Вскоре после его ухода ушла в свой институт и Оля, сказав, что зайдет в аптеку, закажет лекарство, а
вечером на обратном пути получит.
Варя осталась одна. Ей было уютно под одеялом и шубой, ей казалось, что она плывет в горячих волнах,
то плавно подымаясь, то падая вместе с ними. Ей никто не мешал думать о чем угодно и чувствовать что угодно.
Она чувствовала руку Павла Петровича на лбу, на щеках, от руки было прохладно, она как бы овевала Варино
лицо ветерком.
Потом Варя заснула. А когда проснулась, почувствовала, что ей немного лучше. Надела халат и решила,
что походит по пустым комнатам. В комнатах было не убрано, никто не успел в этот день ни к чему
прикоснуться. Варя попыталась навести хоть какой-нибудь порядок. Она убрала постель Павла Петровича,
который, после смерти Елены Сергеевны, спал на тахте в столовой. Она застелила постель Оли, подмела
немножко в коридоре, устала и решила, что пойдет снова ляжет. Проходя к себе мимо бывшей спальни Елены
Сергеевны, Варя, как всегда, не удержалась, приоткрыла дверь в эту таинственную комнату. Таинственной она
была потому, что в ней оставалось все так, как было при жизни Елены Сергеевны, в нее никто попусту не
входил, здесь только раз или два раза в неделю вытирали пыль с мебели и мели пол.
Варя вошла в эту комнату. От ходьбы, от движения жар у нее снова увеличился, снова она плыла в
горячих волнах, и поэтому комната Елены Сергеевны была для нее в эти минуты еще более таинственна, чем
обычно, и в каждом предмете обнаруживалось еще большее значение, чем всегда.
флаконы на туалетном столике, ножнички и щипчики для маникюра. Она взяла было в руки большую
золотистую расческу, но тотчас положила ее на место и отступила от столика в замешательстве: меж зубьями
расчески она увидела несколько длинных каштановых волосков.
Потом она подошла к широкому зеркальному шкафу. Повернула ключ, отворила дверцу.
В шкафу печально висели на плечиках разноцветные платья, зимние и летние пальто, обернутые
простынями, внизу под платьями стояли туфли. От платьев шел знакомый Варе запах духов Елены Сергеевны.
Одежды еще хранили и берегли запах своей хозяйки. Может быть, только они единственные и ждали ее
возвращения в этот мир, может быть, только они единственные не знали того, что она больше никогда не
вернется.
Варя вышла из этой комнаты на цыпочках, тихо притворила за собой дверь, прямо в коридоре села на
старый плюшевый стул и спросила себя: что она делает в чужой квартире, что ей здесь надо, зачем она сюда
попала? Здесь чужая жизнь, чужой мир, в который ее никто не просил вторгаться. Ей стало очень тоскливо,
когда она сказала: “Чужой мир, чужая жизнь”. Все существо ее сопротивлялось мысли, что Оля и Павел
Петрович, милый, родной Павел Петрович, — это чужой мир.
Нет, она решительно не могла остаться на месте в этот день. Она встала с пыльного стула и пошла в
кабинет. Там ей будет лучше. Там булатные сабли в черном футляре, там книги Павла Петровича, там его
любимые вещи, там всюду только он, Павел Петрович, там ничто ей не скажет: чужой мир. Мир Павла
Петровича — это и ее мир, иного мира для нее не существует.
Но в кабинете Варю встретил удивленный и осуждающий взгляд Елены Сергеевны. Елена Сергеевна
смотрела на Варю со стены и задавала ей тот же самый вопрос, с которым Варя только что обращалась к самой
себе: “Как ты сюда попала, зачем, что ты тут делаешь?” — “Не знаю, — движением головы ответила Варя,
чувствуя, что у нее нет никаких сил сопротивляться чему-либо. — Я, наверно, уйду”.
Когда вечером вернулась Оля с лекарствами, она нашла Варю лежащей на диване. Оля подумала, что
Варя спит, накрыла ее одеялом и подсунула под голову подушку.
Павел Петрович, пришедший позже, оказался опытнее в вопросах медицины. Он нащупал Варин пульс и
сказал:
— Кажется, она без сознания. У нас есть в доме нашатырный спирт?
Едва Варя пришла в себя, она схватила руку Павла Петровича и прижалась к ней лбом. Павлу Петровичу
показалось, что она сказала: “Я никуда от вас не уйду, что хотите, то и делайте”. Он осторожно высвободил руку