Молодость
Шрифт:
— Что ты, отец, говоришь? Куда он приезжал?
— Ко мне… домой. Перед отступлением… Тебя искал, по детям кручинился… А вскорости за ним Терехов примчался.
Настя опустила голову.
«Был здесь, рядом, искал меня и не встретились… Неужели мое предчувствие тогда, при расставании, не обмануло? Неужели я больше не увижу Степана?»
Возле землянки раздались громкие голоса. Матрена выглянула за дверь и сказала:
— Иди, Настюха, принимай новичков! Гранкин привел Алеху Нетудыхату с двумя сыновьями.
Глава
Мокрый до нитки, Алеха Нетудыхата остановился у костра в сопровождении сыновей — Гришки и Егорки… Он смотрел вокруг и не узнавал односельчан.
Травкин, продрогший от долгого лежания в секрете, приблизился к Насте и расстроенно зашептал:
— Сидим тут, ничего не слышим… А в Жердевке каратели над народом измываются! Утопили в колодце Митьку, повесили Архипа Адоньева…
Гранкин умолк, заметив, как побледнела Настя. Однако в следующую минуту она справилась с собой и сочувственно посмотрела на новоприбывших.
— Здравствуйте, товарищи! — Настя взяла обеими руками огромную мозолистую руку кузнеца. — Твое большое горе, дядя Алеха, — это и наше горе. Давай вместе подумаем, что делать…
Она не успела приготовить подходящих слов, но кузнец и не ждал их. Опираясь на захваченный из дома железный лом, Алеха сказал растерянно:
— Митька… сынок… погибель-то какая! Налетели… собаки… некому ребенка отбить! — И, уронив голову на стиснутые кулаки, зарыдал.
Гришка и Егорка стояли за его спиной, опустив головы.
Партизаны смотрели на семью Нетудыхаты, загораясь мстительной ненавистью к врагу.
Настя, уловив настроение, сказала:
— Надо, товарищи, действовать! Пусть за каждое свое зверство неприятель ответит головой!
— Верно, командир! — крикнул Гранкин, и все поддержали его.
Тимофей указал на единственную винтовку, висевшую за спиной у Матрены:
— Настоящим бы инструментом обзавестись, дочка!
— А где возьмешь? — спросил Кондрат.
— Большаком день и ночь деникинцы едут. На возах—полно военного добра, а провожатых немного.
Идея показалась Насте заманчивой. Хотя Тимофей упрощал дело, считая охрану белогвардейских обозов недостаточной, у партизан иного выхода не было. Большинство склонялось к решительным действиям. Даже Кондрат, вначале колебавшийся и не очень доверявший людям с первого слова, теперь примкнул к остальным.
Четверо суток продолжались сборы. Партизаны следили за дорогами и, главное, за большаком, где не утихало оживленное движение. Спорили, как лучше устроить засаду. Некоторые. утверждали, что вернее всего перехватить вражеский обоз на скрещении большака с дорогой, идущей от Мягкого колодца, дабы не отрываться от леса. Другие, напротив, советовали действовать подальше, не привлекая внимания белых к партизанскому лагерю. Третьи хотели произвести налет в самой Жердевке.
За эти четыре дня отряд пополнился новыми бойцами. Сначала Кондрат, стоявший на посту у дальней опушки леса, привел Романа Сидорова. Председатель сельсовета, оборванный и усталый, держал под мышкой новенькую винтовку, через плечо
Вслед за Романом Сидоровым явился Проняка Адоньев, брат Архипа, повешенного белыми. Обычно застенчивый, сейчас он шел с вилами, насаженными на дубовый шест, как заправский медвежатник с рогатиной. Потом у партизанской землянки очутился маленький, хлопотливый Тарас Уколов.
— Ну, Чайник, как живешь? — спросил его Лукьян. — Живу прохладно: выгнали беляки из дома — и ладно…
— А я думал, ты собираешься за себя постоять!
— Нет, уж, вы за меня постойте, а я полежу, — огрызнулся Тарас.
Но, подойдя к Насте, попросил:
— Не гони, хозяйка! Может, для дела сгожусь…
Однажды в лесу обнаружили двух парней из Татарских Бродов. С ними был третий человек — секретарь сельсовета деревни Каменки, тот самый, что принял раненого Ефима Бритяка за героя-комиссара и дал ему подводу… Эти люди, вооруженные дробовиками, скрывались от преследования кулаков и с радостью присоединились к отряду Насти.
— Теперь, ребята, не пропадем, — говорил приободрившийся Тарас Уколов. — Мы работы не боимся — на работу не пойдем…
— Эх, Чайник, — укоризненно произнесла Матрена. — Кто собирается воевать, а он — язык чесать!
— А мне все едино: что хлеб, что мякина! — Тарас присел иа корточки у костра и перекидывал с ладони на ладонь уголек, прежде чем закурить. — Но, понятно, в компании веселей… Двое-трое — не то, что один: лошадь с повозкой отнимут, кнут не дадим!
От каменского секретаря партизаны узнали, что в их деревне лежит умирающий Клепиков, перевезенный кулаками из Коптянской дубравы. Главарь «левых» эсеров много дней не приходит в сознание, и доктор Цветаев наезжает из Орла, пытаясь вернуть его к жизни.
— Пришел махом, ушел прахом, — проворчал Чайник, затягиваясь горьким самосадом.
Вечером Настя, проверяя посты, встретила на лесной тропе Никиту Сахарова. Бывший сторож Витковского бродил неподалеку от усадьбы. Он был зол и дик, внезапно протрезвившись и окончательно сообразив, что значит обида и несправедливость…
Настя распорядилась вырыть другую землянку, по соседству с первой, чтобы устроить выросший отряд. Она разбила людей на два отделения. Командирами отделений назначила Тимофея и Романа Сидорова. Строгий воинский порядок вступал в свои права. Партизаны учились обращаться с винтовкой, револьвером, гранатой, неся по очереди дозорную службу.
Между тем с прибытием новых людей проникли в лагерь и те черные слухи, которые Марфа не замедлила распространить по всей Жердевке. В отряде Шептались о страшной, немыслимой гибели Степана.
Чутко улавливая малейший намек, связанный с именем любимого, Настя вдруг спустилась в землянку, где лежал Федор;Огрехов, и он увидел ее огромные — в тоске и необъятной тревоге — глаза.
— Ты слышал? Неужели… неужели это правда? — одним дыханием спросила она.
Федор сразу понял, к чему клонилась речь.