Молодость
Шрифт:
— Хиба ж вы, хлопцы, наступили ему сапогом на. язык, чи шо? Молчит, як скаженный!
— Никак нет, товарищ командир полка. Везли на руках, словно дитятю, — с улыбкой отвечал Карпухин.
— А дюже баюкали?
— Старались… Препоганый характер! Видать, не хотел живым до нашего штабу попасть.
Пленный стоял, выбивая зубами мелкую дробь. Он с ужасом следил за движениями командира, за его нахмуренными бровями.
Безбородко грохнул кулаком по столу:
— Нема часу, куркуль, на тебе
— Не… знаю, — заикаясь, проскулил белогвардеец.
— Га! Дурнем обернулся! Тогда за Петра Тютюнника отвечай, сучий сын!
Пленный отшатнулся, будто в него выстрелили. Это был Сероштанный, недавно переведенный с комендантской службы в строй. Не чаял он встретить здесь Безбородко, а тем более не ожидал, что ему известна расправа с пленными на станции Кшень.
— Макар… земляк… я все скажу, — Сероштанный заплакал, падая на колени. — Все выдам… пощади! Сегодня марковская дивизия перебрасывается из-под Ельца…
— Куда?
— На дмитровский участок…
— А «дрозды»?
— Сменяют корниловцев у Кром… — Чем вызвана перегруппировка?
— Движением Ударной группы… Настроение наших офицеров и солдат подавленное.
«Ото дило!»—Безбородко начал старательно заполнять лист бумаги важными сведениями.
Он, казалось, вовсе перестал интересоваться личностью Сероштанного. Дописав последнюю строчку, отдал донесение Карпухину:
— Зараз скачи в штаб бригады!
— А с марковцем что прикажете делать, товарищ командир полка?
Безбородко махнул рукой:
— В трибунал!
Глава двадцать восьмая
В кабинете начальника станции Песочной сидел Антон Семенихин, поджидая Степана, за которым был послан вестовой. Помещение освещалось керосиновой лампой с закопченным стеклом, и ветер, по-разбойничьи врываясь через разбитое окно, заставлял мигать и сильнее чадить желтое пламя.
Из соседней комнаты доносились звуки телеграфного аппарата. Старенький путеец, сверкая лысиной, говорил в открытую дверь:
— Так вы питерский, товарищ командир? Ха-ароший город! Сын у меня там служил в армии, все открытки с видами дворцов присылал.
— А сейчас где ваш сын? — спросил Семенихин.
— Воюет, где же солдату быть! В последнее время писал из Луги: Юденич там напирает…
Семенихин молчал. Тревога за родной Питер не давала ему покоя, как и во время летнего наступления Юденича. Но теперь решающее значение для революции имели орловские поля, и он думал о них, пересеченных красноармейскими цепями, думал о предстоящем генеральном сражении.
Услыхав знакомые шаги за дверью, Семенихин поднялся и зашагал, прихрамывая, вдоль стены.
— Получен приказ, — он посмотрел Степану в лицо: — ночной атакой выбить
— Хорошо, — сказал Степан, просовывая в стекло лампы тоненькую полоску бумаги, чтобы раскурить трубку.
— Хорошо только до сих пор. Дальше будет похуже. — Семенихин прикрыл поплотнее дверь в комнату телеграфиста. — Приказано атаковать маневренным батальоном город, занятый корниловской дивизией!
— Это серьезно? — вынув изо рта трубку, Степан пристально взглянул на товарища.
— Вполне серьезно. Читай! — И командир полка показал письменное распоряжение комбрига, в котором была ссылка на приказ командующего армией.
— Антон Васильевич, что это такое? Мало ошибок, мало науки, оплаченной кровью и жизнями лучших людей?
Семенихин продолжал ходить возле стенки, все сильнее прихрамывая. Не раз уже говорили они откровенно о том, что мучило и терзало их каждый день, что осложняло и без того тяжелую страду войны.
— Работа оставшихся военспецов! — сказал Семенихин, отвечая то ли Степану, то ли собственным мыслям о тайных силах, стоящих за этими несуразностями. — Им, видишь, надо показать, будто они пытались вернуть Орел…
Степан постучал трубкой о стол.
— Мы не пытаться должны, а действительно взять город! Разведка доносит, что корниловцы на радостях занялись повальным пьянством и грабежами. Обстановка требует немедленно предпринять решительную атаку. Но, разумеется, не маневренным батальоном.
Они развернули топографическую карту и стали изучать северные подступы к Орлу. Решили двинуться вдоль железной дороги, чтобы нанести основной удар по вокзалу — главному пункту сосредоточения вражеских войск и подвижного состава.
Когда разработали детальный план атаки, надели полевые сумки, захватили оружие и вышли.
Степан присоединился к батальону Терехова, выступившему головным. Справа и слева пехотной колонны двигались пулеметы. Вперед была выслана цепочка дозорных.
Уступами за головной колонной следовали остальные батальоны полка, а на другую сторону железнодорожного полотна Семенихин выслал боевое охранение.
Темнота, упругая и сырая, колыхалась над полями, по которым с воем метался ветер, шуршали жесткие, неведомо откуда принесенные листья, и больно хлестала в лицо ледяная крупа, Люди шли, подняв воротники шинелей, прислушиваясь к неясным звукам, долетавшим из города…
Шагая по неровной, словно вспаханной и окоченевшей дороге. Степан узнавал во мраке знакомые фигуры Терехова, Севастьяна Пятиалтынного, наводчика Шурякова. Он уже представлял себе, как, используя момент внезапности, ворвется с батальоном на вокзал, сомнет вражеские заслоны, захватит бронепоезда; а тем временем Семенихин вступит с основными силами в центр города…