Молодой Погодин
Шрифт:
Погодин доверяет только существенности, и все же главную жизненную ставку делает на мечту. Этот конфликт мечты и существенности в судьбе и творчестве Погодина является глубоко скрытым психологическим фактом, который, по всем законам поэтики Погодина, никак не мог непосредственно воплотиться в сюжете.
Любопытно, что Белинский отметил в «Черной немочи» некоторую невыговоренность главной идеи: «Заметно, что автора волновало какое-то чувство, что у него была какая-то любимая, задушевная мысль, но и, вместе с тем, что у него недостало силы таланта воспроизвести ее; с этой стороны, читатель остается неудовлетворенным» [9] . В самом деле, у Погодина психологическая, «подпольная» проблематика, «задушевная мысль», волнующее его чувство остаются за рамками художественного текста, в действительности. (Так происходит в «Черной немочи», а в еще большей степени — в «Адели», которая, будучи прочитана вне контекста биографии
9
Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. 1, с. 277.
«Адель» — единственная в трехтомнике повесть, где культурная сфера становится поприщем страсти. Отчасти вторит ей лишь «Черная немочь», повесть из купеческого быта, в которой культура оказалась предметом страсти, снедающей героя. В «Русой косе» и особенно в «Сокольницком саде» культурный быт и включенный в него любовный сюжет вполне идилличны. В сюжете «Адели», самом личном, автобиографическом у Погодина, проблематика повестей из культурного быта сомкнулась с проблематикой «Психологических явлений». Трезвость, невозмутимость, идиллическая сентиментальность и рационализм Погодина оказываются вовлеченными в конфликт мечты и существенности. В этом конфликте существенность является и исходным основанием, и единственно приемлемым конечным результатом, но в той же существенности возникает шкала ценностей, в которой превыше всего ценится мечта, хотя никакой мечтой эта существенность не удовлетворится.
Погодин-историк не раз мечтал создать художественное произведение на историческую тему. Планы его осуществились в создании своеобразной драматической трилогии, предметом которой стали три ключевых момента русской истории: покорение Новгорода и утверждение единовластия («Марфа, Посадница Новгородская»), Смутное время («История в лицах о царе Борисе Федоровиче Годунове», «История в лицах о Димитрии Самозванце») и время петровских реформ («Петр I»). Решающим стимулом для написания «Марфы Посадницы» послужило для Погодина чтение Пушкиным «Бориса Годунова».
В русской литературе начала XIX века тема новгородского вечевого самоуправления и его отношения к единой власти великого князя Московского неоднократно переосмыслялась. Декабристы поэтизировали Новгород: для них он был синонимом героического вольнолюбия. В конце 20-х годов на смену романтической идеализации приходит установка на выяснение исторической истины. В среде любомудров велись дискуссии о характере новгородской вольности и причинах ее падения [10] .
10
См.: Тойбин И. М. Пушкин и философско-историческая мысль в России на рубеже 1820 и 1830 годов. Гл. «На пути к новой философии истории (Пушкин и Погодин)». Воронеж, 1980.
Трагедия Погодина свидетельствует о том, насколько серьезным было его расхождение с важнейшими установками любомудров в области исторической. В ближайшем окружении Погодина «Марфу Посадницу» оценили по-разному. Ее очень одобрили С. Т. Аксаков и А. С. Хомяков, а С. П. Шевырев счел произведение незрелым и сожалел о его выходе в свет.
Любомудры культивировали философию истории, придерживаясь классической немецкой ориентации, развивая идеи Гердера, Шеллинга. В истории для них более всего был интересен ее философский смысл, ее идея. В своих «Исторических афоризмах» Погодин стремится к осмыслению истории именно с этой стороны.
Пушкин философских умонастроений любомудров не разделял, и с Погодиным, считавшим себя приверженцем их идей, у него бывали споры по этому поводу. 4 марта 1827 года Погодин записал в дневнике: «К Пушкину — декламировал против философии, а я не мог возражать дельно и больше молчал, хотя очень уверен в нелепости им говоренного» [11] . Однако «Марфу Посадницу» Пушкин оценил необычайно высоко. Он заплакал, когда Погодин читал ему сцены из своей трагедии, а по прочтении всего текста нашел в нем достоинства «шекспировские». Это идейное расхождение, с одной стороны, и восторг Пушкина по поводу «Марфы», с другой, многое объясняют в том получившем историческое значение взаимодействии, которое произошло между любомудрами, Пушкиным и Погодиным. Пушкин писал о трагедии Погодина: «Автор „Марфы Посадницы“ имел целью развитие важного исторического происшедствия: падения Новгорода — решившего вопрос о единодержавии в России. — Два великих лица представлены ему были историею. Первое — Иоанн, уже начертанный Карамзиным, во всем его
11
А. С. Пушкин в воспоминаниях современников, т. 2, с. 15.
12
О народной драме и драме «Марфа Посадница» — Пушкин А. С. Полн. собр. соч., т. 11. М.—Л., 1949, с. 181. Мнение Пушкина о трагедии высказано также в его письме к Погодину, написанном в конце ноября 1830 г. из Болдина. Устные отзывы Пушкина зафиксированы в дневниках Погодина (см. А. С. Пушкин в воспоминаниях современников, т. 2. с. 20–21). Об отношении Пушкина к «Марфе Посаднице» см.: Вацуро В. Э. Историческая трагедия и романтическая драма 1830-х годов. В кн.: История русской драматургии. XVII — первая половина XIX века. Л., 1982, с. 332–337.
На появление «Марфы Посадницы» рецензией за подписью «Н. Ю.» откликнулся «Сын отечества» Греча и Булгарина. «Н. Ю.» возмущался тем, что «Марфа Посадница» — трагедия «площадная»: «Действие происходит на площадях; она составлена из площадных выражений и наполнена площадными лицами!» [13]
Однако именно это качество трагедии Погодина привлекло к ней Пушкина, который начал свои заметки о народной драме и о «Марфе Посаднице» словами: «Драматическое искусство родилось на площади — для народного увеселения» [14] . Считая, что европейская драматургия всегда оставалась верной этому «первоначальному своему назначению», Пушкин с сожалением отмечает, что русская драма не была по своему происхождению связана с народными основаниями. И вот, в качестве едва ли не первого опыта народной трагедии он выдвигает «Марфу Посадницу» Погодина.
13
Сын отечества. 1832, № 20, с. 347.
14
Пушкин А. С. Полн. собр. соч., т. 11, с. 418.
Чем же было обусловлено это особое качество трагедии Погодина? В 1820-е годы много спорили о движущих силах истории. Выдвигались концепции провиденциализма и фатализма в истории, им в противовес выдвигалась идея случайности, с одной стороны, и решающей роли человеческих воли и разума, с другой. В зависимости от этих исходных посылок судьбам стран и народов придавался тот или иной смысл. Оценивая конфликт между Иоанном и новгородцами, Погодин твердо стоял на точке зрения, утверждающей необходимость единовластия и национального единства. Но — и это главное — такая позиция не являлась для Погодина выводом из каких бы то ни было умозрительных предпосылок.
Изображая историческое событие, Погодин придерживался лишь одного постулата, одного принципа, который не был для него обусловлен никаким философским построением, а проистекал из психологического и социального склада его характера, его личности. Принцип этот заключался в идее порядка, в том, что порядок есть главное и необходимое условие исторической и социальной жизни.
Хотя Погодин и утверждал, что в его трагедии нет трех единств, единство действия у него соблюдено вполне. Нарушая историческую достоверность, Погодин соединяет в сюжете драмы события, связанные с первым конфликтом Иоанна с новгородцами, и события окончательного падения Новгорода, к ним же он подключает конфликт удельных князей с великим князем. Ему важно стянуть в один сюжетный узел конфликт единовластия со всеми силами, ему противостоящими, ибо проблематика его драмы шире новгородского эпизода, она касается судьбы всей России.
Пушкин признал за автором «Марфы Посадницы» главнейшее, по его мнению, достоинство драматического поэта — беспристрастие, отсутствие явно выраженных политических или идеологических симпатий. В этом отношении Погодин сумел оторваться от Карамзина, который был его главным источником. Карамзин описал падение Новгорода дважды: в повести «Марфа Посадница» и в «Истории государства Российского». Повесть он писал от имени новгородца и с точки зрения новгородского идеала — героиней, на чьей стороне читательское сочувствие, оказалась Марфа. «История…» писалась с точки зрения государственной необходимости единовластия — в ней Иоанн вызывает сочувствие, а Марфа изображена женщиной хитрой и честолюбивой.