Молодые Боги. Забытый Путь
Шрифт:
Путешественники между тем спрыгнули на землю и, убрав скакунов в инвентарь, двинулись мимо стражи вглубь форта. Пройдя под низко опущенной решеткой, путники миновали каменный мешок тесного коридора и оказались в поврежденной галерее внутреннего двора крепости. Здесь стоял непрекращающийся гвалт – многочисленные рабочие занимались восстановлением полуразрушенной цитадели. Строительные леса были уже установлены, и в овальном внутреннем дворе под ними суетились каменщики, поднимая блоки с помощью системы талей.
Миновав группу рабочих, отдыхающих в ожидании следующей партии отесанных камней, подводы
— …а я б ей засадил, — вдруг мечтательно выдохнул невысокий кряжистый мастеровой, вглядываясь в сторону амфитеатра, где сейчас магистр цитадели жестко отчитывала одного из руководителей строителей.
– Куда бы ты ей засадил, мослы одни, — фыркнул привалившийся к стене каменотес с припорошенной каменной пылью лысиной.
– - Взяться не за что, только костьми греметь, – даже приводнялся он, осматривая точеную фигурку девушки магистра, обтянутую полевой униформой.
На приостановившихся путников каменотесы не обратили внимания – серый плащ кнехта тамплиеров – это не белоснежная накидка рыцаря. Свой брат, а не ходячее чванливое высокомерие. Второй гость крепости у строителей так же внимания особо не вызывал – благородные в такой грязной одежде не ходят – особенно здесь, в цитадели, где живут молодые боги.
– Туда б и засадил. Попка прямо как орех, так и просится на грех, – лишь мазнув взглядом по приостановившимся незнакомцам, коротко хохотнул кряжистый мастеровой и добавил, глядя на ругающуюся девушку: – Да и сиськи вполне… смотри-смотри, как скачут, аж прям кителек сейчас лопнет.
Лысый между тем почувствовал неладное – заметив, как тамплиер неторопливо снимает капюшон. Столкнувшись с горящим огнем взглядом, он вжался в стену и заерзал, одновременно пытаясь и подняться, и поклониться. Кряжистый мастеровой несколько мгновений смотрел на ошарашенного собеседника, а после перевел взгляд на тамплиера. И моментально рухнул на колени, торопливо бормоча опережающие друг друга слова извинений.
Сморгнув огонь, тамплиер посмотрел на оторопевших мастеровых необычным взглядом – глаза у него были разного цвета: один карий, почти черный, второй яркий, изумрудно-зеленый. Развернувшись, так напугавший рабочих тамплиер двинулся к амфитеатру, приближаясь к стоящей к нему спиной магистру.
– Вы, господа, только что прошли по очень, очень тонкому льду, – откинув капюшон, обнажая пепельно-белые волосы, произнес второй незнакомец, глянув на потрясенных мастеровых ведьмачьими глазами. – И рискну предположить, были близки к тому, чтобы засадить друг другу, – хмыкнул Геральт, выходя из галереи следом за тамплиером, направляясь к амфитеатру.
Магистр цитадели, графиня Юлия Орлова в этот момент, почувствовав отвлеченное внимание собеседников, резко обернулась и столкнулась глазами с неслышно приблизившимся тамплиером. Совершенно неподобающе для магистра цитадели взвизгнув, она в ультрамариновой вспышке телепортации оказалась рядом, запрыгнув на неожиданного гостя, обвивая его ногами. Многочисленные присутствующие – все, кроме подходящего Геральта и переливчато засвистевшего с третьего яруса барона Сиверса, заметившего появление Воронцова, – сделали вид, что отвлечены своими очень важными делами.
Глава 19. (…)
—
— И учитывая, что я предотвратил жертвоприношение богини, которое могло высвободить просто немыслимые силы, магистр Жак посвятил меня в рыцари, даровав статус паладина и защитника Девы Марии.
– Ш-шайзе! — не сдержалась Ребекка, поднимаясь из-за стола и отодвигая высокий стул так резко, что он едва не упал.
Мы с Юлией переглянулись, но Орлова только покачала головой. Так, похоже, я опять что-то не понимаю.
– Это плохо? – осторожно поинтересовался я, глядя на Ребекку, которая подошла к узкой бойнице окна и задумчиво глядела на воды пролива.
– Это не плохо, Джесси. Это… не очень хорошо, — после паузы ответила графиня, возвращаясь за стол.
— Почему? – глядя прямо в глаза Ребекке, спросил я. И добавил: — Да, признаю, согласился опрометчиво и начинаю понимать это. Просто объясни доступно.
– - Ты не был на последних двух лекциях мастера Богимика. Записи смотрел?
– Не хватило времени, – не покривил я душой. – Так уж получилось.
Графиня только кивнула, чуть прикрыв веки – признавая, что развивающаяся ситуация действительно не давала мне достаточно времени для ознакомлениями с учебным материалом.
– На предпоследней лекции мастер разбирал произведение «Три Толстяка». Слышал о таком?
– Читал. Но давно и не очень помню сюжет, – честно ответил я.
– А мне пришлось прочитать, дабы понять, о чем речь. Итак, непосредственно рассказ истории в произведении ведется с явной эгалитарной позиции, взглядом левых: народ противопоставлен правящему классу – толстякам. Которые показаны в виде паразитов и палачей: правящая клика сажает за решетку ученых, подавляет народные восстания, запугивает безобидных интеллектуалов и приговаривает к смерти двенадцатилетних детей. Кроме того, они планируют вырастить наследника Тутти бесчеловечным тираном, вживив ему железное сердце.
Толстякам противостоят простые, честные и смелые бедные люди – гимнаст Тибул, оружейник Просперо и прелестная Суок, которая – какой сюрприз – оказывается родной сестрой самого наследника Тутти. Ничего необычного, конечно же – в истории цивилизации в цирках часто встречаются юные леди самого неожиданного происхождения.
В конце концов, циркачам и оружейнику удаётся взять штурмом дворец Толстяков и совершить революцию – по ходу которой гвардия переходит на их сторону, и наступает царство всеобщей справедливости. Я про тех «Трех Толстяков» рассказываю? – увидев мой заинтересованный взгляд, поинтересовалась Ребекка.
– Про тех, – кивнул я, смутно припоминая прочитанное еще в школе.
– Отлично. Теперь посмотрим на картину справа: правящий триумвират, исполнявший регентские функции в ожидании совершеннолетия наследника Тутти, совершал ошибки в управлении, но не столь принципиальные, как утверждает левая оппозиция. К тому же, с позиции элитаризма, противостояние народа и толстяков – абсурд. Народ при Толстяках делал то, что и при любом правлении – безмолвствовал. Да и власть излишне либеральничала, особенно с разными общественными деятелями и популистами.