Молох

Витязев Евгений Александрович

К счастью, никто из нас не пострадал. Из шестерых солдат я знал (помнил) Риту, остальных нет, потому имена решил заменить цифрами. В уме, давая каждому номер от одного до пяти, я взял у Риты фляжку с водой. Всем нам выдали такие перед вылазкой. Отвратное качество жидкости с металлическим (а то и хуже) привкусом. Но ничего не поделать — мы же расходный материал.

— Что?

— Я говорю, нас кормят и поят как скот! Вода — лажа!

— Не хочешь чего покрепче, Молох? — это был номер 1. Я его узнал и дал номер 1 лишь потому, что именно его найдёт смерть на обратном пути в Лавриках. Человек,

с простреленной головой. Неизвестно кем, неизвестно почему. Вот кем ты был, друг.

У Первого оказалась запасная фляжка, наполненная виски. «Чивас Ригал», поведал нам диггер, улыбаясь. Не улыбка, а оскал. Ей Богу. Но нам было не привыкать, у самих морды в пушок. Главное, от всей души, и простым смертным не понять.

— Молох, признавайся, откуда ты пришёл? — номер 3 разливал виски по алюминиевым стаканам. Может, от того такой гадкий вкус у воды?

— Знать бы самому — я мечтательно поглядел на неприступную серую завесу облаков. Где-то там украденное у самих себя солнце. Почти как в сказке Чуковского. — Помню, как попал в питерскую подземку, а раньше, как отрезали. Белый лист.

— И с чего же началась жизнь? Я имею в виду, первое воспоминание?

— Твоя, диггер, улыбающаяся рожа с тремя зубами.

Все загоготали, номер 3 так вообще чуть не завалился на спину. Отсмеявшись, каждый взял по кружке. «Ну, за надежду», — опередила всех Рита. Хороший тост. Надежда. То, чего нам так не хватало. Была бы дочь, назвал бы её именно так. Жидкость приятно согрела горло, попала внутрь организма, растекаясь по кровеносным сосудам. Тело наполнилось теплом. И никакого привкуса спирта, как гнали у нас на Лесной. Единственная станция, додумавшаяся изобрести самогонный аппарат. Может, у мазутов или на Дыбенко что было, но я, по крайней мере, не слышал.

Прежде, чем двинуться дальше, наша команда решила отдохнуть ещё пятнадцать минут. 10 километров со спецснаряжением по опасной территории стоили нам полдня похода. Осталось пройти ещё половину пути до Токсово, а там и рукой подать до конечного пункта. Мы уединились с Ритой. Я смотрел на неё и пытался вспомнить, кто я такой, будто пассия способна ответить на мой вопрос. На самом деле, я не знал. Или же нарочно забыл… Первое воспоминание — заброшенный вестибюль станции Гражданки. Ходил слух, по которому встреча с Сиреной способна влиять на память. Обитала фурия в воде и иногда выходила на поверхность. Видели нимфу крайне редко — на всё метро было известно два-три случая нападения Сирены. Но беда в том, что я далековато очнулся от воды. Так и так, я прожил три битых месяца в метро, пока нас не отправили с заданием на север Ленобласти. Чутьё подсказывало, что в Кавголово могут быть ответы на то, кто я. Молох… Ладно, к чертям! Я примкнул к губам Риты. Жар, по-хозяйски, прошёлся по телу пуще, чем от «Чиваса».

— Скоро выход — прервал наше уединение номер 4. Для воинов не была секретом моя связь с девушкой. Мы, прежде всего, команда, у которой нет и не может быть друг от друга тайн.

Я пытался привстать. Грудь как будто сдавило, выкорчёвывая воздух из лёгких. Боже, что со мной? Рита глядела на меня и улыбалась. Серая пелена окутала меня. Лицо спутницы в миг перекосилось. Волосатая рука направлялась ко мне, сжала крепче, потянув наверх… К свету.

— Бл*дь!

Я думал, ты откинулся уже! — Глыба смотрел на меня в упор.

Вдвоём мы находились всё в том же тоннеле между Мужества и Лесной. В треклятой посудине парили над Стиксом, как Иисус над Галилейским морем. Только что диггер вытащил меня из воды. Выхватил из течения каким-то немыслимым чудом. Я захотел заорать, но в горле встал ком. После чего я потерял сознание и воспоминания более не пришли ко мне.

— Молох, ты жив? — Глыба хлопал меня по щекам, приводя в сознание. Был бы я габаритами поменьше, то он бы меня своим «хлопаньем» окончательно вырубил.

— Вроде бы… Что… — я схватился за голову, вновь пытаясь унять боль. — Что произошло, твою мать?

— Посудину чуть не перевернуло, когда монстр нырнул в воду. Я думал, он вернётся, мысленно простился с жизнью, но тот так и не выплыл. Зато сукин сын сбил мотор: придётся грести вёслами.

— А я где был?

— Считай, что сегодня твой второй день рожденья — солдат похлопал меня по плечу. На Глыбе кстати, как и на мне, не было намордника. Мы и так, по сути, мертвецы, не лучше, чем капитоловские аборигены. — Тебя стало уносить течением, но ремнём зацепило за вон ту штуковину.

Диггер указал на то, что стало вместо мотора да и вообще заднего борта лодки. Металлическая балка торчала словно дерево-урод.

— Вот ещё что: вещи твои не пропали, всё на месте. Пока ты был в отключке…

— Сколько времени? — перебил я.

— Да минут десять. Без тебя я не могу вести лодку один, с течением не справиться. Так вот, винтовку то я перезарядил, но советую пока «штурмовика» взять. Запасных пуль у тебя не осталось. Не знаю, что ждёт нас впереди, так что прибереги патроны.

— Глыба, сколько до выхода из преисподни осталось?

Солдафон стал светить по сторонам, разглядывая стены. Водорослей здесь уже приходилось меньше, зато всё было усыпано мхом. Мох, как присоски на лианах, пульсировал и даже, чёрт подери, светился! Алый удушающий свет. Подобно лампам аварийного освещения (или мифическим радиоактивным грибам), только те были живыми. Я заметил нескольких рыжих тараканов, скрывшихся под водой. Без комментариев.

— Думаю, около двухсот метров — наконец сказал боец. Сталкер, как бы оценил Пашка с Академки. Только вшивой Комнаты здесь отродясь не могло быть.

Через несколько метров новая и последняя напасть настигла нас. Летучие мыши. Удивительно, но те выглядели так, как до Катастрофы, разве что агрессивнее. То и дело отвлекаясь от вёсел, мы с Глыбой палили по тварям, которые никак не хотели сдаваться. Будто мстили за осьминога, за аллигатора, разделавшегося с Градом, за краба с рожей акулы-молота, повинного в смерти Горца. Человека, спавшего нас ценой своей жизни. Лучшие люди уходят первыми. Пули же рикошетили от стен и потолка, размалывая в клочья живой мох со специфическим мерзким пищанием. В полсотни метров до конца Стикса нам уже приходилось орудовать ножом, сцепляя друг с друга мышей. Вёсла унесло в сторону, а нас затянуло в течение. Река стремительно мчала лодку вперёд. Всё закружилось с немыслимой скоростью, затрещало и завизжало. Не хотело отпускать, не хотело прощаться.