Молоко волчицы
Шрифт:
Пришла и его очередь - Малахова вызвала на допрос.
– Фамилия, имя, отчество?
– Есаулов Спиридон Васильевич. Год рождения тысяча восемьсот восемьдесят восьмой.
– Почему воевали против Советской власти?
– Порядок был такой... Не от бога власть... Царю присягал, - растерял Спиридон приготовленные слова.
– Что вам враждебно в новой власти?
– Я при ней не жил, не знаю.
– А если не знаете, почему банду водили в горах?
– Императору присягал.
–
– Четыре сотенных, руками вот этими, - показал толстокожие ладони.
– Скота сколько держали?
– Конь был, пахать спрягались, быков справить не успел, я ведь больше военную пашенку пахал.
– За что получили последний чин полковника?
– Сам себе присвоил, а до этого есаулом. Пьяный генерал жаловал без надобности, когда мы отступали морем. Я сотник. С германской войны.
– Офицерскую школу кончали?
– Нет, немца бил хорошо.
– Поясните мне офицерские звания у казаков в переводе на армию.
– Ну, значит, урядник - вроде унтер-офицера. Потом хорунжий - это знаменосец, примерно армейский прапорщик. Сотник - командир сотни, чин поручика, как у Михаила Юрьевича Лермонтова. Есаул - капитан. Есть в казачьих войсках и полковники, а генералы называются старшинами, из них обычно и большие атаманы выходят.
– Рабочие восстания усмиряли?
– Приходилось.
– Награды были?
– Четыре "Георгия" - опять же за немцев.
– Ранения есть?
– Много, не упомню.
– Оружие прятали?
– Подарил.
– Кому.
– Черному морю.
– Почему вернулись из эмиграции?
– Не понравилось.
– Родственники где проживают?
– В станице... Вы чудом не с наших станиц? Малаховы - это нашенские.
– Я по мужу Малахова. Родня - белые?
– Белые. Есть и красные. Старший брат коммунист, еще до войны не признавал ни бога, ни царя.
– Фотография эта вам знакома?
– А как же, я стою.
– А это кто?
– Великий князь, а это сестра царицы.
– Как же это вы попали в такое общество?
– Песни пел хорошо.
– Семья какая?
– Жена, двое детей.
Следователь с тонкой талией, острогруденькая, тонконогая. Спиридон нечаянно опустил глаза под стул, и она убрала ноги.
– Работать хотите?
– Пойду.
– Курите, - положила пачку махорки.
Дрожащими пальцами свернул скрутку, утонул в дыму и волнении.
– Охранники били вас?
– Били, но я это не показываю, - допрос шел без свидетелей.
– Почему?
– нахмурилась Малахова.
– Тюрьма!
– Следы побоев есть?
– Тут не дурака - били в резнновом боксе резиной.
– Кто бил, помните?
– Нет, темно было.
– Я за вас
– Ага.
– Идите.
Растаяли какие-то льдинки в морозных главах Спиридона. Он топтался на месте, не видя караульного.
– Идите, идите, - кивнула головой следователь.
Караульный ждал за дверью. Пока Спиридон дошел с ним до своей девятой камеры, прошли тринадцать стальных дверей, открывающихся при их приближении.
Наутро выдали вещи, сдали в новые руки и повезли в закрытой карете. По стуку колес слышал: асфальт перешел в булыжник, потом мягкая грунтовая дорога.
Подмосковное тюремное хозяйство. Тут уже легче - небо, облака, березовый шум, река, правда, смирная, тихая. Поставили свинарем. Работал по-казацки, за троих. Подкармливался около животных городскими помоями.
Месяца через три приехала Алина Григорьевна. Спиридон мыл визжащих поросят и хрюкающую матку. Малахова взяла чистого поросенка, поцеловала в пятачок. Казак снисходительно улыбался. Она опять допрашивала его, добивалась разрешения писать письма родным. Обещала помочь одежонкой свою донашивал, ходил офицер Войска Терского в балахоне из мешковины.
Через год он развел большое стадо, сам пас свиней, ночами варил корм, чистил свинарник, сам и резал их на мясо. К нему привыкли. Называли начсвином. Иногда охранник ходил за ним, иногда нет - только верхний с вышки посматривал. Удавалось бывать в близлежащем городке, пил у ларька вино, смотрел на женщин. Сын Васька писал ему письма каракулями, он уже помогает матери, гусей пасет, а Сашка еще от горшка два вершка.
В двадцать четвертом году его судили. Установили: из армии Деникина бежал, в карательных экспедициях не участвовал, из-за границы вернулся добровольно. Учли и поведение в заключении. Дали три года исправления. А он отсидел три года и семь дней. За семь дней извинились и выпустили на свободу, взяв подписку, что впредь не будет он участвовать в контрреволюционных мятежах и тайных организациях всякого толка, вплоть до религиозных сект.
Выпускали опять из Бутырки. Когда проходил седьмую дверь, встретилась Малахова в той же защитно" гимнастерке, перетянутой ремнями. На суде она не была, но приговор знала.
– Есаулов, здравствуй! Ну, смотри, не подкачай - дешево отделался!
Грудь Спиридона стеснило. Проклятые глаза - опять растаяли. Вот он уходит из этого крепкого дома, от каменных камер, от бетонных прогулочных двориков, от пустой баланды и черной каши, а Малахова остается тут, в тюрьме, с утра до ночи разбирая дела преступников.
– Все на дорогу получил?
– Все как есть - и билет, и паек.
– Ну, прощай, не попадай больше к нам.
– Без работы останетесь!
– проснулась в казаке страсть к шуткам.