Молоко волчицы
Шрифт:
– Ну раз святое, помянем Дениса, хоть и он и прихрамывал, и спотыкался: царство небесное!
Михей помедлил, потом выпил. Золотарев продолжал:
– Ты вот из председательского котелка хлебаешь и на параде стоить не с рядовыми, а меня под общую гребенку причесать хочешь. За что? Неужто я других грешнее?
– Уравнять я тебя не в силах, улица-то называется твоим именем, Золотаревской, где возрастал ты за Курочкиной горкой. И портрет твой висит у нас в стансовете в ряду первых большевиков станицы, с Наума и Дениса ряд начинается, а чуть
– Ты чего меня в могилу пихаешь?
– Иван Митрофанович, ты что, да я от чистого сердца! Или не знал ты, что и помирать будем? Но прежде - ну не хочешь сдавать за так, продай автомобиль, колхоз Яшки Уланова купит, у них казна толстая, богатый колхоз, на особой подкормке от краевого начальства. А лучше, чище все-таки сдай. А обеднеешь, не будет у тебя чем пообедать - обратишься к нам, в стансовет, кусок для тебя всегда найдется. Сдай.
– Куды?
– нарочито коверкает слово Золотарев.
– Нам, в стансовет, Советской власти, а мы его определим дальше, как ты меня определил в собаки с миной - я готов, покажите только танк капитала, мимо не проскочу. Я, Иван, мечту холю и нежу: чтобы дети в школе и мотор учили, вот бы им радость, и оборонному делу большой плюс. А, Иван?
Молчит старик. Обида на лице, вроде и слезу вытер. А Робеспьер знай машет, никакого удержу нет:
– И другое скажу. Помнишь старый рассказ-притчу "Пятачок погубил"? начал с пятака, потом рубль украл, потом больше и кончил тюрьмой.
– Это какой же я пятачок украл?
– В тебе, Иван, поселился предатель, как червяк в груше.
– Не боишься?
– Нет. Слушай. Ты вот какой пятачок разрешил себе украсть: семью. Ага, семью. Семья - малая родина у человека. Ты ее предал. А кто малое предаст, у того и на большое руки зачешутся, как у мальчика, что начинал с пятачка.
– Кто ж тебе... дал право так со мной разговаривать?
– Это не право, а моя первая обязанность. Я с этого хотел начать, а не с автомобиля. Но лучше нам все выговорить, снять камень с души. И больше об этом не будем. Решай с автомобилем.
– Я его что - неправедно нажил?
– Этого я не говорил. И сдавай лучше всего сейчас. Чтоб не мучиться понимаю: вещь стоящая, жалко. Сдавай. Мне. Пиши заявление - мы его в рамку заведем. А я на коленях стоять буду - ради нашего дивизионною знамени, товарищ комдив, в музее оно теперь, там и шашки наши, и шинель твоя кировская, а?
– Так. Значит, тебе. Ты, стало быть, Советская власть?
– Ради дела скажу: я.
– Так, так. А Климент Ефремович Ворошилов Советская власть?
– Ага.
– Вот он и давал указание продать мне автомобиль.
– Знаю. Не спорю. Легковой. А у тебя грузовой во дворе. Закон не дозволяет иметь частному лицу грузовик. Справедливый закон, советский. Как раз, Иван, мы за такие законы и махали шашками, кровь лили свою и чужую. Нужен тебе автомобиль -
– А хто это тут частное лицо?
– Ты. Ты, гражданин Золотарев.
– Не товарищ уже. Гражданин!
– Для закона граждане - точнее.
– Получается, что я уже вроде как под судом - в своем же доме, мать твою в три креста!
– Не крути, Иван. Христом-богом прошу...
– Таки уверовал в Христа - ты ж был у меня командир Коммунистического полка, из одних коммунистов!
– Язык мой - враг мой. Сорвалось по привычке.
– От многого никак не отвыкнешь!
– Так ведь это и говорится со смехом. Как у Ленина в статье писано: "В чудеса теперь, слава богу, не верят". Слава богу. Товарищ Золотарев, не заваривай кашу. Слушайся меня. Я сейчас при исполнении обязанностей. Сейчас я тебе командир - так уж получилось.
– Ты? Ой, держите меня, а то я вывалюсь из седла!
– Я. Ты от станицы отвык, многого не видишь, не знаешь, а я двадцать лет тащу ее на себе, эту станицу, а она воет, кусается, отбивается, в ребра мне штрыкает, а я пру, как бык, все равно вытащим, а ты сейчас мне как бы груза добавляешь своим грузовиком, супроти, получается, тянешь, не своему классу, получается, поешь...
– Эт-то ты... Какому классу? Да я тебя, гада!..
– Иван опирается клешнями пальцев о стол, приподнимаясь, как для прыжка и хватки на горле врага.
– Сиди-сиди, от людей неловко будет: скажут, мол, нажрались вина, как свиньи, и кончили дракой.
Иван обмяк, сел и, будто ничего не было, мирно сказал:
– Чего ж ты сразу не выложил - я б тебя и встретил соответственно, в воротах бы дал выпить и - от ворот поворот. А коли ты от бога никак не отвыкнешь, то слушай мою команду: вот бог, - показал на большой конный портрет Ворошилова, - а вот порог. Ступай, ступай. Видеть твою личность неинтересно. Вино только хорошее зря потратил.
Бешено кинул на пол смятую денежную бумажку Михей - за вино, и только пыль столбом встала за его конем. И бешено топтал эту бумажку Иван, потратив на гостя еще и новую шелковую рубашку цвета кофе с молоком - до самого пупа разорвал на себе единым махом.
Вскоре Золотарев получил решение стансовета, обязывающее его сдать грузовик государству, держать не более одного коня, одной коровы, работников рассчитать.
Отлетели в угол латаные штаны галифе - изобретение кривоногого генерала Галифе, оделся комдив в парадную кавалерийскую форму, грозно распушил усы и при орденах и оружии явился в стансовет, длинную саманную хату, только флаг молодым огнем полыхает. Бешено закричал, затопал на Михея с порога и даже как бы схватился за шашку, а председатель тогда вроде случайно повернулся боком - крутая рукоять нагана выглядывает. Побагровел, засипел Золотарев, рванул на себе еще одну рубашку и, не переводя духу, погнал на автомобиле в крайком партии, за двести верст.